она застегивала капюшон леопардовой шубы и весело представлял себе, как Энн неуступчиво торгуется об условиях сделки с калифорнийским бизнесменом. Эту функцию она не хотела доверять компаньонке. В их фирме дела вела именно Энн. Внезапно Гай заметил в вазе на маленьком столике яркие цветы на длинных стеблях.
— Откуда взялись эти цветы? — спросил он.
— Мне прислал их Чарли Бруно с запиской, в которой просит прощения за то, что он тогда напился пьяным на нашем приеме.— Энн весело рассмеялась.— Очень мило с его стороны, не так ли?
Гай не отрывал взгляда от букета.
— Что это за цветы?
- Африканские маргаритки.—Энн придержала дверь, когда Гай выходил вслед за ней из дома. Они сели в автомобиль,Бруно снискал ее симпатию этими цветами, думал он. Однако Гай знал, что у Энн с того вечера, когда Бруно напился в стельку, о нем самое плохое мнение. Визит Бруно в присутствии такого количества свидетелей обнаружил теперь явную связь между ним и Чарли, Жго могут в любой день вызвать в полицию. Наверняка его вызовут, можно не питать иллюзий. Почему он не приходит в ужас от этого? Что это за состояние психики, которое он ее может охарактеризовать и назвать? Смирение? Готовность к самоубийству? А может, просто оцененение и отупение?
Несколько последующих дней ему пришлоеь просидеть в фирме «Горгон, Гортон и Кис» над шроектами интерьера универмага. Иногда ему приходило в голову, что у него какая-то душевная болезнь, особая форма помешательства. Он помнил, что первую неделю после той ночи в пятницу чувствовал себя в опасности, знал,
что его жизнь висит на тоненьком волоске, который может порваться в любую минуту, если он позволит, чтобы у него сдали нервы, или допустит какую-то неосторожность. Теперь он ничего подобного уже не ощущал. А ведь постоянно повторялся сон, в котором Бруно появлялся в его спальне. Каждый раз, просыпаясь на рассвете, он видел себя стоящим посредине той комнаты с пистолетом в руке. Он также все время думал, что должен поскорее найти какую-нибудь форму искупления своего преступления; ничто из того, что приходило ему в голову, никакая молитва или жертва не казалась ему достаточной, чтобы искупить вину. У него было впечатление, что он является одновременно двумя совершенно разными людьми. Один из них обладает творческим талантом, живет в согласии с Богом, когда творит, а другой способен на убийство. «Каждый человек способен убить»,— говорил Бруно тогда, в поезде. Был бы способен убить человек, который два года назад в Мет-калфе объяснял Бобби Картрайту принципы конструкции консолей моста? Нет, ни он, ни тот, кто спроектировал больницу или даже универмаг, ни тот, кто полчаса на прошлой неделе размышлял, в какой цвет покрасить металлические садовые стулья. Не мог убить тот, кто вчера вечером, посмотрев в зеркало, увидел на один миг убийцу — своего тайного брата.
Как возможно, что он сидит за письменным столом и думает об убийстве, если через десять дней должен поплыть на белой яхте с Энн? Зачем ему была дана Энн и его любовь к ней? Он так легко согласился на это путешествие только потому, что хотел провести три недели вне влияния Бруно? Бруно, если захочет, сможет отобрать у него Энн. Гай с самого начала отдавал себе в этом отчет и старался смотреть правде в глаза. Но с тех пор, как он увидел их вместе, со дня свадьбы, эта возможность стала особенно угрожающей.
Он встал и надел шляпу, чтобы отправиться на ланч. Проходя через холл, услышал, как звонит телефон на коммутаторе. Телефонистка крикнула:
—Это вас, мистер Хейнс! Может, вы поговорите отсюда?
Гай взял трубку. Он заранее знал, что это Бруно и что он согласится, когда Бруно предложит ему встретиться. Бруно приглашал на ланч в «Марио-Вилла-Д'Эсте», и Гай сказал, что будет там через десять минут.
На окнах ресторана висели узорчатые, бело-розовые занавески V него появилось подозрение, что Бруно заманил его в ловушку, а за занавесками вместо него ждут полицейские детективы. Но ему было безразлично. Сидящий у стойки бара Бруно, увидев его, с улыбкой слез с высокого табурета. Гай снова задирает нос, подумал он, подходя к нему.
— Хелло, Гай! Я заказал столик, последний в этом ряду.
На нем был тот самый старый костюм цвета ржавчины. Гай помнил, как тогда в поезде он шел за этой длинноногой фигурой по раскачивающемуся коридору в купе, но это воспоминание