кроме ненависти и отвращения? Страх? Он не осознавал состояния собственных
чувств.Гай боролся с желанием позвонить Энн и наконец, когда, собственно, было уже довольно поздно, в три часа ночи, поддался искушению. Лежа в темноте на кровати, он спокойно разговаривал с ней об обычных ежедневных делах; один раз даже рассмеялся. Кладя трубку, он отметил, что Энн не заметила ничего особенного. Он почувствовал себя чуточку недооцененным — и неизвестно почему — обеспокоенным.
Мать написала, что тот же самый человек, который расспрашивал о нем во время его пребывания в Мексике и представился как Фил, снова позвонил и просил дать ему адрес. Мать беспокоилась, нет ли здесь какой-то связи с Мириам, и подумывала о том, чтобы сообщить
в полицию.Гай написал матери: «Я уже выяснил, что этот нахал, который тебя беспокоит по телефону, некий Фил Джонсон, мой знакомый из Чикаго».

Глава XVII
— Чарли, что это за вырезки?
— Кое-кто из моих знакомых, мама! — крикнул Бруно из-за закрытой двери ванной. Он открыл кран и, наклонившись над умывальником, сконцентрировал внимание на блестящей никелированной пробке. Через минуту вытащил из бельевой корзины спрятанную под полотенцами бутылку виски. Рука у него дрожала меньше, когда он держал в ней бокал виски с водой. Он с удовольствием посмотрел на обшитый серебряным галуном рукав новой домашней куртки, которая так ему нравилась, что он ее надевал вместо купального халата. В зеркале над шалевым воротником Бруно увидел обра-
зец состоятельного молодого человека, жаждущего дерзких таинственных приключений, одаренного чувством юмора и одновременно умного, сильного и элегантного (доказательством тому бокал, который он нежно держал двумя пальцами и поднимал, как во время тоста в честь короля) — молодого человека, ведущего двойную жизнь. Он чокнулся с зеркалом и выпил.
— Чарли?
— Сейчас, сейчас, мама.
Он испуганным взглядом обвел ванную. Окна не было. Последнее время с ним это случалось по два раза в неделю. Приблизительно через полчаса после того, как он вставал с постели, ему становилось дурно, словно кто-то давил ему коленом на грудь и душил. Он закрыл глаза и дышал как можно чаще. Наконец алкоголь начал действовать, успокаивая измотанные нервы, как ласковая поглаживающая ладонь. Бруно выпрямился и открыл дверь.
— Мне нужно было побриться,— объяснил он.
Мать в купальном лифчике и теннисных шортах стояла, склонившись над его незастеленной кроватью, на которой лежали разбросанные газетные вырезки.
— Что это за женщина?
— Жена одного человека, с которым я познакомился в поезде, когда ехал сюда из Нью-Йорка. Его зовут Гай Хейнс.— Он улыбнулся; ему нравилось произносить эти имя и фамилию.— Любопытная история, да? Убийцу до сих пор не поймали.
— Наверное, какой-то сумасшедший,— вздохнула Элси Бруно.
Чарли напустил на себя серьезный вид.
— Сомневаюсь. Слишком сложные обстоятельства. Элси встала и просунула большой палец под поясок.
Складка на животе исчезла, и Элси на мгновение стала тем, кем была в глазах сына всегда, вплоть до прошлого года — стройной двадцатилетней девушкой.
— У этого твоего знакомого симпатичное лицо.
— Он самый симпатичный человек, какого я встречал в жизни. Просто позор, что его втянули в такое грязное дело. Он мне говорил тогда в поезде, что не видел жену два года. Из него такой же убийца, как из меня! — Он улыбнулся собственной импровизированной шутке и быстро добавил: — Но его жена была бл...
— Любимый! — Она схватила его за лацканы куртки.— Ты мог бы, хоть иногда, не употреблять такие слова? Бабушку это ужасно огорчает.
- Бабушка вообще не поняла бы, что это означает,— резко ответил он.
Элси разразилась смехом, откинув назад голову.
— Мама, ты слишком много времени проводишь на солнце. Ты мне не нравишься, когда у тебя такая темная кожа.
— А мне не нравишься ты, когда у тебя такая бледная.
Бруно нахмурился. Коричневую сухую кожу на лбу матери он воспринимал как личное оскорбление. Внезапно поцеловал ее в щеку.
— Обещай мне, Чарли, что сегодня ты проведешь хотя бы полчаса на солнце. Люди преодолевают тысячи миль, чтобы насладиться калифорнийским климатом, а ты целыми днями носа из дому не высунешь.
Он насупил брови и опустил глаза.
— Тебя, мама, вовсе не интересует, как я вижу, мой друг.
— Ну что ты, даже очень интересует, но я