Кларка или где-то в другом месте, а о том, кого ты встретил и кому сказал, что на следующее утро вы с матерью уезжаете в Мэн. Ты, очевидно, сам заметил,
что это поразительное стечение обстоятельств: твоего отца убили в первую ночь после твоего отъезда.
— Я никого не встретил. Можешь расспросить всех моих знакомых.
— Ты бродил в одиночестве до пяти часов утра?
— Кто сказал, что я только в пять часов утра вернулся домой?
— Герберт. Герберт так сказал вчера, Бруно вздохнул.
— Почему он не вспомнил все эти подробности в субботу?
Так часто бывает с человеческой памятью. Что-то в ней тонет, а потом снова всплывает на поверхность. Может, из твоей памяти тоже еще что-то всплывет. А пока я подожду. Да, ты можешь уже идти.— Джерард попрощался с ним небрежным жестом.
Бруно немного помедлил, размышляя, что бы еще сказать, но ему ничего не приходило в голову, и он наконец вышел. Ему хотелось хлопнуть дверью, но это не удалось, потому что дверь была оборудована автоматом. Он шел по исцарапанному мрачному коридору Бюро частных детективов, где стук пишущей машинки, едва слышный во время разговора с Джерардом, теперь казался намного громче. «Мы» привык говорить Джерард, а это означало всех этих людей, скрытых за закрытыми дверями комнат. Бруно на прощание кивнул головой мисс Грэхем, секретарше, которая выразила ему соболезнование, когда он входил час назад. Тогда он был в лучшем настроении, пришел с твердым решением не дать вывести себя из равновесия, но теперь потерял уверенность. Нечего скрывать, он не смог совладать с нервами, когда Джерард позволял себе нетактичные замечания о нем или о его матери. Но что Джерард может ему сделать? У них ведь нет ни малейших доказательств против него, а все их догадки относительно действительного преступника ошибочны.
Гай! Спускаясь лифтом, Бруно улыбнулся сам себе. Много раз, сидя в кабинете детектива, он вспоминал это имя. Однако даже глазом не моргнул, когда Джерард настойчиво хотел выжать из него информацию, где он был в ночь с четверга на пятницу. Гай! Гай и я! Нет людей, сделанных из того же теста, что и мы! Кто может с нами сравниться? Почему они не могут быть вместе в эту минуту? Он пожал бы ему руку, и пусть люди болтают, что хотят, черт с ними. Наши подвиги непревзойденны. Как молния на небе, как два зигзага красного
света, которые вспыхнули и исчезли так быстро, что никто уже даже не уверен, действительно ли видел их. Бруно вспомнил стихотворение, которое, как ему казалось, выражало что-то из этих его мыслей. У него даже, кажется, был текст в блокноте. Он зашел в ближайший бар на Уолл-стрите, заказал выпивку и из карманчика блокнота вытащил листок, вырванный из сборника стихотворений, оставшегося у него с университетского периода.
СВИНЦОВЫЕ ГЛАЗА (Вэйчел Линдсей) Нельзя, чтобы твоя молодость погасла, Прежде чем ты совершишь необычный поступок, Прежде чем насытишь хотя бы раз свою гордость. Самое страшное преступление мира в том, Что его дети преждевременно стареют, Тупые, как волы, покорные и уступчивые, Глядящие свинцовыми глазами. Что ж из того, что они сыты, если они
ни о чем не мечтают? Что ж из того, что они посеют, если не пожнут? Кому они служат, если у них нет богов,
достойных их службы? И не то печально, что они должны умирать, А то, что они умрут покорно, как овцы.
У него и у Гая глаза не свинцовые. Они не умрут покорно, как овцы. Они пожнут то, что посеяли. Если бы Гай согласился принять, он бы ему дал кучу денег.

Глава XXVI
Приблизительно в то же самое время на следующий день Бруно сидел на террасе дома в Грейт-Нек, довольный собой, в очень приятном и никогда раньше не испытываемом состоянии блаженного покоя. Джерард в это утро рыскал по дому, но Бруно сохранил хладнокровие, относился к нему вежливо, проследил, чтобы детективу и его помощнику подали ланч, а теперь, после их ухода, гордился своим поведением. Нельзя допустить, чтобы Джерард его раздражил так, как вчера, потому что от волнения можно легко совершить ошибку. Впрочем, Джерард глуп. Будь он вчера повежливее, Бруно, возможно, захотел бы ему помочь. Помочь? Бруно громко рассмеялся. Что это должно означать? Неужели он сам себя обманывал?
Где-то на дереве непрерывно чирикала птица: «ти-ти-ти» и тут же отвечала: «ти-ти-тум». Бруно наблюдал за ней, задрав голову вверх. Мать знала бы, что это за