его Тричеру. Питер специально приехал на его свадьбу из Нью-Орлеана. Гай помнил, что Питер не хотел присутствовать на его первой свадьбе, он не выносил Мириам. Виски у него поседели, но на худом улыбающемся лице по-прежнему было мальчишеское выражение. Гай ответил на сердечное рукопожатие старого друга; у него было впечатление, что он снова движется автоматически по предназначенному ему неизбежному пути — как в ту ночь в пятницу.
— Пора, Гай,— объявил Боб, открывая дверь.
Гай шел рядом со своим шафером. Двенадцать ступенек алтаря. Вокруг осуждающие лица. Все молчат от страха, как тогда Фолкнеры в автомобиле. В какой момент кто-нибудь наконец выступит и прервет эту комедию? Как долго они еще будут терпеливо ждать?
— Гай! — шепнул кто-то.
Шесть, считал Гай ступеньки, семь...
— Гай! — Тихий, но настойчивый шепот в толпе. Гай посмотрел влево, в ту сторону, куда оглянулись две женщины, и увидел лицо Бруно. Он не видел ничего, кроме него.
Он отвернулся, снова глядя прямо перед собой. Бруно или только привидение? Живое улыбающееся лицо, серые глаза, колючие, как булавки. Десять, одиннадцать, считал он. Двенадцать ступенек, пропусти седьмую... Ты без труда запомнишь, это как синкопированный ритм. Волосы у него на голове вставали дыбом. Вот, очевидно, доказательство, что он лишь в воображении видит Бруно, которого на самом деле здесь нет. Он молился: Господи, не допусти, чтобы я упал в обморок. Лучше упасть в обморок, чем допустить свадьбу, ответил внутренний голос.
Он стоял рядом с Энн, и вместе с ними здесь был Бруно — не случайно, не временно, а как нормальный участник его жизни, навсегда. Бруно, он и Энн. И путь, по которому он должен двигаться вперед. Вся жизнь на этом неизбежном пути, покуда смерть не разлучит нас, ибо именно это и есть наказание. Какого другого наказания он мог бы еще бояться?
Лица вокруг него колыхались и улыбались, и Гай отдавал себе отчет в том, что он, как обезьяна, бессмысленно копирует их. Прием был устроен в клубе «Ракетка и парус». Буфет с закусками и горячими блюдами, и каждый должен был выпить шампанского за здоровье новобрачных. Гай тожв.Вруно там не было. Собственно, никого не было, кроме множества безвредных надушенных увядших старух к шляпах. Но в определенный момент, когда миссис Фолкнер обняла его и поцеловала в щеку, Гай поверх ее плеча увидел проскальзывающего в дверь Бруно, с той же самой улыбкой, с теми же колючими, как булавки, глазами, которые уже высмотрели его. Бруно подошел прямо к нему и встал перед ним, покачиваясь на пятках.
— Мои самые искренние поздравления, Гай! Надеюсь, ты не рассердишься на меня за то, что я пришел? Такое большое торжество!
— Убирайся. Убирайся немедленно.
Улыбка сползла с лица Бруно, на котором появилось неуверенное выражение.
— Я только что вернулся с Капри,— сказал он хриплым голосом. На нем был новый костюм из темно-синего габардина, с широкими лацканами, как у смокинга.— Как твои дела, Гай?
Одна из теток шепнула ему что-то на ухо, и его окутал запах духов. Гай ответил ей шепотом и повернулся, чтобы отойти подальше от Бруно.
— Я всего лишь хотел тебя поздравить,— сказал Бруно.— Ничего больше.
— Выйди отсюда,— ответил Гай.— Дверь у тебя за спиной.— Я не должен говорить ни слова больше, подумал он. Он боялся, что перестанет владеть собой.
— Объяви на сегодня перемирие, Гай. Я бы хотел познакомиться с твоей женой.
Гай позволил увести себя двум молодым дамам, которые с двух сторон взяли его под руки. Он не видел Бруно, но знал, что тот отступил к буфету с раздраженной и обиженной гримасой на лице.
— Ну как, держишься, Гай? — Фолкнер вынул у него из руки наполовину опорожненный бокал.— Пойдем в бар, там возьмем что-нибудь получше.
Гай выбрал шотландское виски. Он разговаривал с тестем, но не имел понятия, о чем говорит. Ему показалось, что он громко сказал: «Прервем эту комедию, прикажи всем разойтись!» Конечно, он этого не сказал, потому что Фолкнер не смеялся бы так сердечно. А может, смеялся бы?
Бруно, стоя у края стола, наблюдал, как режут пирог. Главным образом, как заметил Гай, он смотрел на Энн. Губы Бруно, растянутые в безумной улыбке, напоминали узкую линию, глаза блестели так же ярко, как бриллиант в булавке, пришпиленной к галстуку, а в выражении его лица Гай распознал то особое сочетание меланхолии, восхищения,