убийство. Возможно, пришлось бы воспользоваться не теми методами, которые Бруно применил ко мне, но я наверняка сумел бы это сделать. Если бы не это, разве было бы возможно существование тоталитарных государств? Но ты, вероятно, никогда не задумывался над такими вещами. В любом случае, правда именно такова, и я скажу ее полиции, но мне это не поможет, поскольку они ответят, что мне нельзя было так поддаваться. Мне ничто не поможет, они скажут, что я был слишком слаб. Но мне уже все равно. Понимаешь? Я все вынесу. Понимаешь? — Он наклонился и посмотрел
Оуэну в лицо, но тот уже ничего не видел. Он сидел, повесив голову, подперев ее рукой.Гай выпрямился и встал. Он не сумеет убедить Оуэна, этот человек никогда не поймет сути дела, но в конце концов это уже тоже не имеет никакого значения.— Я приму все, что со мной сделают. Завтра утром все скажу полиции.
— А ты можешь это доказать? — спросил Оуэн.
— Доказать? А что здесь доказывать? Я убил человека, это факт.
Бутылка выскользнула из пальцев Оуэна и покатилась по полу, но она была уже почти пуста, так что ничего не разлилось,
— Ты архитектор, верно? Я теперь тебя припоминаю,— сказал Оуэн. Он неуклюже поднял бутылку, но поставил ее на пол.
— Разве это имеет значение?
— Да я просто подумал...
— О чем ты подумал?
— Если быть честным, мне кажется, что ты, братец, чуточку чокнутый... Но я ничего не говорю! — На глуповатом лице Оуэна появилось испуганное выражение. Обиженный его замечанием Гай набросится на него сейчас с кулаками. Когда, однако, прошло несколько секунд и опасения оказались напрасными, Оуэн снова погрузился в кресло, еще глубже чем раньше.
Гай тем временем лихорадочно искал какой-нибудь конкретный аргумент, который мог бы его убедить. Он не мог допустить, чтобы единственный слушатель ускользнул от него, чтобы равнодушно вернулся к будничным делам после его исповеди.
— Говоришь, ты знаешь людей, у которых есть на совести чья-то смерть? Скажи мне, что ты чувствуешь в мх присутствии? Как ты к ним относишься? Как ведешь себя по отношению к ним? Можешь ли ты с ними общаться, как со всеми другими?
Под его внимательным сосредоточенным взглядом Оуэн явно пытался собраться с мыслями. Наконец он с улыбкой, щуря глаза, сказал:
— Живи сам и дай жить другим!
Гай снова разозлился. Какое-то мгновение у него было впечатление, что раскаленные клещи сжимают ему тело и разум. Он не находил слов, чтобы выразить свое возмущение, а возможно, только не мог решиться, несмотря на то, что буквально кипел. Наконец он прошипел сквозь зубы:
— Кретин!
Оуэн пошевелился в кресле, но апатия взяла верх, и он не дал вывести себя из безразличного покоя. Мгновение он колебался: нахмурить брови или, напротив, улыбнуться.
— Это не мое дело,— наконец решительно заявил он.
— Не твое? Но ведь ты частица общества.
— Ну вот пусть общество и беспокоится,— ответил Оуэн и небрежно махнул рукой. Он смотрел на бутылку, В которой осталось уже только несколько капель виски.
Не его дело, подумал Гай. Это жизненная позиция или просто пьяное отупение? Скорее, позиция. Ведь у Оуэна сейчас не было причины притворяться. Внезапно он вспомнил, что сам рассуждал подобным образом, когда уже подозревал Бруно, но до того, как Бруно начал его шантажировать. Неужели так думает большинство людей? Каково же тогда общество?
Он отвернулся от Оуэна. Он знал, какое оно, общество. Понял, что то, о чем он раньше думал, терзаясь собственной виной, это кодекс беспощадных законов, а общество — такие люди, как Оуэн, как он сам, как, например, Брилхарт из Палм-Бич. Разве Брилхарт донес бы в полицию о его преступлении? Нет. Он не представлял себе Брилхарта в этой роли. Каждый оставлял бы эту обязанность кому-то другому, тот еще кому-то, и в результате никто бы этого не сделал. Разве он сам уважает закон? Ведь по закону он был связан с Мириам. Было убито человеческое существо, главное не закон, а человек. Если люди, начиная с Оуэна и заканчивая
Брилхартом, недостаточно возмущены, чтобы выдать убийцу, почему он сам должен волноваться больше других? Почему еще сегодня утром он был убежден, что хочет признаться полиции и своем преступлении? Разве это не мазохизм?
Нет, он не пойдет в полицию. Какая конкретная вина сейчас камнем лежит на его совести? Кто из людей был бы готов его обвинить?
— Разве