что Бруно убил Мириам, губит его психологически. Весьма вероятно, что люди это чувствуют. Он убеждал себя, что полиция сама разоблачит Бруно, без его помощи. Но шли недели, а правда не выходила наружу. Ему все больше не давала покоя мысль, что он должен что-то делать. Его удерживало как нежелание обвинять другого человека в убийстве, так и остатки неуместных сомнений в том, что это сделал Бруно, и мысль, что он ошибается. Иногда предположение, что Бруно совершил такой ужасный поступок, казалось ему фантастическим; он не понимал, как мог поверить в нечто столь неправдоподобное. В такие моменты он не перестал бы сомневаться, даже если бы Бруно письменно признался в преступлении. Однако одновременно в глубине души он был уверен, что именно Бруно убил Мириам. Тот факт, что за прошедшие недели полиция не обнаружила никаких улик, подтверждал эту уверенность.
Бруно был прав: невозможно разоблачить преступника, действующего внешне без всяких мотивов. Бруно всю осень не давал о себе знать, и Гай надеялся, что после категорического письма, которое он написал ему в сентябре, тот наконец сдастся. Однако почти накануне отъезда из Флориды он снова получил письмо от Бруно, на этот раз короткое, деловое. Бруно сообщал, что в декабре вернется в Нью-Йорк и надеется тогда встретиться и поговорить. Гай был решительно настроен не допустить
этого, он не хотел иметь ничего общего с этим человеком. Он приходил в раздражение по самым ничтожным поводам или даже без повода, а больше всего его огорчало отсутствие работы. Энн объясняла, что Гай должен быть терпелив, что он себя показал во Флориде. Она была нежнее, чем когда-либо, и старалась придавать ему бодрости, в которой он так нуждался в этот период, однако Хейнс понял, что в моменты наихудшей удрученности не может принять помощь даже от Энн.
В середине декабря однажды утром зазвонил телефон в мастерской, где Гай без энтузиазма просматривал свои проекты дома, который собирался построить в Коннектикуте.
— Хелло, Гай. Это Чарли.
Он узнал голос Бруно и весь застыл в предвидении скандала. Однако в противоположном углу комнаты, в пределах слышимости его голоса, сидел Майерс.
— Что у вас слышно? — весело и сердечно спросил Бруно.— Я желаю вам всего хорошего в связи с приближающимися праздниками.
Гай медленно положил трубку на рычаги.Он оглянулся на коллегу-архитектора, с которым делил мастерскую, но Майерс сосредоточенно склонился над чертежной доской. Под поднятой зеленой шторой на подоконнике виднелись голуби, клюющие зерно, рассыпанное для них Майерсом.
Телефон зазвонил вторично.
— Я бы хотел с вами увидеться, сказал Бруно. Гай встал.
— Извините, но я этого не хочу, -ответил он.
— В чем дело? Бруно издал искусственный смешок.— Вы что, чего-то боитесь?
— Нет, у меня просто нет желания видеться с вами.
— Ах, так! — обиженным голосом сказал Бруно. Гай немного подождал, не желая прерывать разговор первым; наконец Бруно положил трубку.Гай, у которого пересохло в горле, пошел в угол комнаты, где был кран с питьевой водой. Сноп солнечного света почти точно по диагонали пересекал висящую там на стене большую, сделанную с высоты птичьего полета фотографию четырех зданий «Пальмиры», уже почти законченных. Он повернулся к ней спиной. Энн уже несколько раз напоминала ему, что его институт в Чикаго просил, чтобы он приехал прочесть студентам вступительную лекцию. Солидный журнал, посвященный
архитектуре, охотно поместил бы его статью. Лишь заказов по-прежнему не было, словно клуб «Пальмира» стал сигналом для всеобщего бойкота его создателя. Возможно, так оно и есть в действительности? Ведь «Пальмирой» он был обязан Бруно... в любом случае, убийце.
Через несколько дней, вечером, когда шел снег, Гай, спускаясь с Энн по каменным ступенькам крыльца дома на Пятьдесят третьей западной улице, где он снимал квартиру, увидел стоящего на тротуаре высокого мужчину с непокрытой головой. Он вздрогнул от неожиданности и невольно крепче сжал руку Энн.
— Добрый вечер,— сказал Бруно приглушенным и чуточку жалобным голосом. Его лицо едва можно было различить во мраке.
— Добрый вечер,— равнодушно ответил Гай, словно с ним поздоровался на улице совершенно незнакомый человек.
— Гай!
Они оба обернулись одновременно. Бруно приблизился, держа руки в карманах пальто.
— Что вам угодно?