Он смотрел пустым отсутствующим взглядом на закрытую дверь ванной, раздосадованный. Бруно понял, что никогда никому не сможет об этом сказать. За исключением Хейнса. Он снова опустился в кресло.
— Какой соня!
Он вздрогнул, когда, говоря это, она хлопнула в ладоши, апатично улыбнулся, думая, как много произойдет, прежде чем он снова увидит мать. Он наблюдал за ее упругими движениями, когда она натягивала чулки. Стройность ее икр всегда вызывала у него восхищение и гордость. Он не встречал женщину, независимо от возраста, у которой ноги были бы красивее. Когда-то Зигфилд выбрал ее в группу своих герлз, а ведь он был знатоком. Однако она вышла замуж и вернулась к тому самому скучному образу жизни, от которого раньше сбежала на сцену. Она не подозревает, что ее сын вскоре станет свободным.
— Не забудь отослать это,— сказала мать.
Он вздрогнул при виде двух прижавшихся друг к дружке голов гремучих змей. Это был подарок от жены и сына Капитану: вешалка для галстуков, изготовленная
из переплетенных коровьих рогов и украшенная двумя чучелами маленьких гремучих змей, которые высовывали жала над зеркальцем. Капитан ненавидел вешалки для галстуков, змей, котов, собак, птиц... Но что он любил? Он будет с отвращением смотреть на это странное устройство. Именно поэтому Чарли предложил матери купить ему это. Он умиленно улыбнулся, глядя на вешалку: нетрудно было уговорить мать на этот злой поступок.

Глава XI
Бруно очнулся на каких-то чертовых булыжниках, но как-то собрался с силами, встал, с достоинством выпрямился и заправил рубашку в брюки. Просто везение, чтб он отключился в каком-то переулке, а не на улице, поскольку полицейский мог бы его задержать и он опоздал бы на поезд. Остановился и сунул руку за бумажником; он искал его, ощупывая все карманы, еще лихорадочнее, чем минуту назад, когда проверял, есть ли у него бумажник вообще. Руки у него так тряслись, что он с трудом прочел на железнодорожном билете время отправления: десять двадцать. Сейчас было десять минут девятого, как говорили уличные фонари. Но какой день? Точно ли воскресенье? Да, ведь индейцы прогуливаются в чистых рубашках. Он огляделся, нет ли где-то поблизости Уилсона, которого он не встречал накануне, но было маловероятно, чтобы Уилсон в столь раннюю пору болтался по городу. Уилсон не должен знать, что Бруно уезжает.
Внезапно перед ним открылась Плаза; как обычно, полно кур и детей, а также пожилых мужчин, едящих орешки на завтрак. Бруно остановился и пересчитал колонны губернаторского дворца. Он хотел убедиться, сможет ли сосчитать до семнадцати. Попытка оказалась удачной. Но колонны показались ему недостаточным критерием. Вдобавок к похмелью у него все болело после сна на этих чертовых булыжниках. «Какого черта я так напился?» — вспоминал он почти со слезами. Он остался один, а в таких случаях он всегда напивался до потери сознания. Но действительно ли только в таких случаях? Впрочем, никого не касается, что с ним происходит. Бруно вспомнил, что вечером, когда он смотрел по телевизору трансляцию матча, ему пришел в голову блестя-
щий замечательный афоризм: мир лучше видится в пьяном виде. Все создано для разглядывания сквозь алкогольный туман. И все же нелегко смотреть на мир, когда башка раскалывается от боли при каждом движении глазных яблок. Он пил вчера, чтобы отметить последнюю ночь в Санта-Фе. Сегодня он будет в Меткалфе, а там у него должен быть ясный ум. Бруно знал по опыту, что нет такого ужасного похмелья, которое нельзя было бы вылечить по принципу: клин клином вышибают. Может, даже лучше, что у него похмелье — в таких случаях он всегда все делает осторожно и без спешки. У него еще нет точного плана действий, но он его составит в поезде.
— Есть какая-нибудь почта для меня? — автоматически спросил Бруно в бюро приема, войдя в отель. Ничего не было.
Он тщательно выкупался и велел прислать в номер, кроме горячего чая, сырое яйцо, чтобы приготовить из него отрезвляющую «степную устрицу». Довольно долго стоял перед шкафом, раздумывая, как одеться. Решил надеть в честь Хейнса костюм цвета ржавчины. Кроме того, как он уже заметил, костюм не бросался в глаза. С удовлетворением подумал, что, может, именно поэтому подсознательно его выбрал. Проглотил «устрицу», и его не стошнило. Сделал несколько взмахов руками, и внезапно его охватило отвращение