эту мебель, все, что у него было. Потом боль сжала его сердце и Бруно заплакал.
После ужина он поссорился с Сэмми Франклином из-за пустяка. Сэмми утверждал, что чем суше вермут, тем больше следует его добавлять в мартини; впрочем, предупредил, что не любит этот коктейль. Бруно ответил, что тоже его не очень любит, но разбирается во всех коктейлях, а Сэмми говорит глупости. Ссора затянулась и не закончилась даже тогда, когда бабушка пожелала всем спокойной ночи и ушла в свою спальню. Они остались втроем в темноте на террасе второго этажа — мать в кресле-качалке и двое мужчин у балюстрады. Бруно сбегал вниз за ингредиентами, необходимыми для приготовления мартини, чтобы наглядно доказать справедливость собственного мнения. Каждый из них приготовил коктейль по-своему, а потом они дегустировали, однако Сэмми по-прежнему не хотел признать правоту Бруно, хотя она была очевидной. Вдобавок он смеялся, словно издевался над молодым партнером, а этого Бруно вынести не мог.
— Поезжайте в Нью-Йорк, может, там вас чему-нибудь наконец научат! — заорал Бруно. Мать минуту назад покинула террасу, и мужчины остались одни.
— Вы вообще не понимаете, что говорите,— ответил Сэмми. В лунном свете его толстое, злобно усмехающееся лицо приобрело зелено-голубой и желтоватый оттенок, как сыр. рокфор.— С утра до вечера вы под хмельком.
Бруно ухватил его за рубашку на груди и перегнул через перила. Ступни Сэмми шаркали по плиткам террасы. Рубашка порвалась. Наконец, когда ему удалось как-то боком выскользнуть, голубой цвет исчез с его лица, которое теперь казалось плоским и белым, как мел.
— Какого черта! — зарычал он.— Вы хотели меня сбросить, да?
— Нет! — еще громче заорал Бруно. Внезапно ему стало душно — так, как утром в ванной. Он отнял от лица твердые вспотевшие ладони. Один раз он уже убил. Зачем повторять этот опыт? Однако мысленно он видел, как Сэмми извивается на остриях железных штакетин прямо под террасой, и жаждал, чтобы это видение стало реальностью. Бруно слышал, как Сэмми быстро перемешивает виски со льдом в бокале. Споткнувшись о порог двери, он вошел в комнату.
— И больше сюда не возвращайтесь! — крикнул ему вслед Сэмми.
Этот полный ярости голос пронизал его дрожью страха. В холле он молча прошел мимо матери. Спускаясь на первый этаж, держался обеими руками за перила; голова у него адски болела, в мозгу гудело, мир кружился вокруг него. Бруно проклинал мартини, выпитое с Сэмми. Пошатываясь, он наконец добрался до гостиной.
Мать вошла вслед за ним.
— Чарли, что ты сделал Сэмми?
- А что такого я сделал Сэмми? — пробормотал он, махнув рукой в направлении неясно виднеющейся фигуры Элси, и тяжело опустился па диванчик.
— Чарли, вернись наверх и попроси у него прощения!— Белое пятно вечернего платья приблизилось к нему, он увидел вытянутую загорелую руку.
— Ты спишь с: этим типом? — крикнул он.— Ты спишь с этим типом?
Он знал, что достаточно ему уронить на что-то голову и он тут же потеряет сознание, погаснет, как свет, поэтому он лег навзничь и даже не почувствовал прикосновения этой руки.

Глава XVIII
Возвратившись к Нью-Йорк, Гай занервничал: он был недоволен собой и своей работой, и даже Энн. За месяц он постепенно пришел к выводу, что во всем этом неблагополучном положении вещей виноват Бруно. Именно из-за Бруно собственная работа опротивела ему так, что
он не мог без отвращения смотреть на фотографию клуба «Пальмира». Бруно был истинной причиной его подавленности, которую он вначале пытался себе объяснить отсутствием новых заказов, поскольку после отъезда из Пальм-Бич у него не было ни одного серьезного предложения. Бруно также был виноват в бессмысленной ссоре с Энн. Однажды вечером Энн упрекнула его в том, что он не старается подобрать для своей мастерской помещение получше, не купит хотя бы новую мебель и ковер для нынешней. По вине Бруно Гай заявил Энн, что он не сделал карьеры, а строительство в Палм-Бич, по существу, не имеет никакого значения. По вине Бруно Энн отвернулась от него в тот вечер и молча вышла. По вине Бруно Гай ждал, пока не хлопнула дверь лифта, и только тогда спустился бегом с восьмого этажа, догнал Энн и попросил прощения.
Кто знает? Может, в отсутствии заказов тоже виноват Бруно. Работа архитектора — это творческий, духовный акт. Осознание втайне того,