открыл одну из двух высоких дверей, вышел из библиотеки в коридор.
Наконец телефон перестал его дразнить.
Фрик посмотрел налево, потом направо. Кроме него, в коридоре ни души, и однако вернулось ощущение, что за ним наблюдают.
В библиотеке, среди сотен маленьких огней, горящих в темной хвое рождественской ели, как звезды на небе, ангелы молчаливо пели, молчаливо смеялись, молчаливо трубили в рога герольдов, блестели, сверкали, подвешенные на арфах, нимбах, крыльях, за поднятые в благословении руки, за шеи, словно нарушили все небесные законы и их казнили скопом, приговорив к вечному повешению на дереве палача.

Глава 34

Этан пил шотландское, которое совершенно на него не действовало, поскольку обмен веществ в его организме невероятно ускорился из-за того, что за один день он успел умереть дважды.
Бару этого отеля, заполненному лощеными мужчинами и женщинами, Ченнинг Манхейм отдавал предпочтение с первых дней своей карьеры. В обычных обстоятельствах Этан, разумеется, остановил бы выбор на более скромном заведении, с приятным пивным запахом.
Но в нескольких барах, которые ему нравились, частенько бывали закончившие смену копы. И перспектива наткнуться на кого-то из давних друзей страшила его.
Одна минута разговора с собратом по профессии, какое бы счастье ни пытался изобразить на лице Этан, могла бы открыть бывшему коллеге, что Этан сильно встревожен. И ни один уважающий себя коп не устоял бы перед искушением «раскрутить» его, выяснить причину этой тревоги.
Но сейчас Этан не хотел говорить о том, что с ним произошло. Ему хотелось подумать об этом.
Нет, тут он кривил душой. Хотелось не думать, а просто забыть о недавних событиях. Отвернуться от случившегося. Заблокировать память и напиться.
Забыть, конечно, не получилось бы, учитывая три серебряных колокольчика из машины «Скорой помощи», которые поблескивали на стойке бара рядом с его стаканом виски. С тем же успехом он мог отрицать существование снежного человека, столкнувшись с ним нос к носу на горной тропе.
Вот ему и не оставалось ничего другого, как размышлять над тем, что с ним произошло. И тут он практически мгновенно оказывался в тупике. Он не только не знал, что и думать об этих невероятных событиях, он не знал, как о них думать.
Очевидно, Рольф Райнерд не прострелил ему живот. И при этом интуитивно Этан чувствовал - результаты лабораторного анализа подтвердят, что под ногтями была его собственная кровь.
А уж воспоминания о том, как его сшиб с ног «Крайслер» и раздавил грузовик, были настолько четкими и ясными, настолько детальными, что он никогда бы не поверил, будто все это - выдумка его воображения, разыгравшегося под действием наркотика, который ему ввели без его ведома.
Этан попросил бармена повторить заказ и, пока шотландское лилось на кубики льда в чистом стакане, указал на колокольчики и спросил: «Вы их видите?»
- Мне нравится эта старая песня, - ответил бармен.
- Какая песня?
- «Серебряные колокола».
- Так вы их видите? Бармен изогнул бровь:
- Да. Я вижу набор из трех маленьких колокольчиков. А сколько наборов видите вы?
Рот Этана искривился в улыбке.
- Только один. Не волнуйтесь. Я помню правила порожного движения и не собираюсь их нарушать.
- Правда? Тогда вы уникум.
«Да, - подумал Этан, - я именно уникум. Умер дважды за один день и при этом по-прежнему могу пить вис ки». И задался вопросом, а как быстро бармен отобрал бы у него полный стакан, произнеси он эти слова вслух?
Он пил виски маленькими глотками, надеясь, что опьянение прочистит ему мозги, раз уж на трезвую голову не думалось.
Десять или пятнадцать минут спустя, по-прежнему трезвый, как стеклышко, он увидел отражение Данни Уистлера в большущем зеркале за стойкой.
Этан развернулся на стуле, выплеснув из стакана виски.
Лавируя между столами, Данни практически уже добрался до двери. И он не был призраком: официантка остановилась, чтобы пропустить его.
Этан поднялся, вспомнил про колокольчики, схватил их со стойки, поспешил к выходу.
Некоторые из гостей покинули свои столики, стояли в проходах у столиков друзей. Этану пришлось подавить желание отталкивать их в сторону, расчищая путь. Всякий раз его «Извините» звучало так резко, что люди вздрагивали, вскидывали на него глаза, но, увидев выражение его лица, молча сторонились, позволяя ему пройти.
Но к тому времени,