поток в сливной канаве протащил мимо Корки дохлую крысу. Ее развернуло головой к нему, он увидел одну черную глазницу и один закатившийся белый глаз.
Великолепное зрелище заставило его пожалеть о том, что он сам не может присоединиться к этому празднику хаоса, внести в него свою лепту. Как ему хотелось отравить несколько деревьев, набить почтовые ящики разжигающими ненависть письмами, подставить гвозди под шины припаркованных автомобилей, поджечь дом…
Но этот день предназначался для других дел и был расписан буквально по минутам. В понедельник он просто резвился, творя мелкие пакости, сегодня же ему предстояло стать серьезным солдатом анархии.
Вдоль улицы выстроились двухэтажные дома с высоким парадным крыльцом и классические калифорнийские одноэтажные бунгало. Хозяева поддерживали их в идеальном состоянии, к ним вели выложенные кирпичом дорожки. Лужайки, отделенные от тротуара заборами из штакетника, были украшены цветочными клумбами.
А вот участок трехглазого выродка разительно отличался от окружающих домов. К бунгало тянулась, вся в выбоинах, бетонная дорожка, трава на лужайке наполовину пожелтела, кусты давно никто не подстригал. К карнизам лепились опустевшие птичьи гнезда, штукатурка на стенах потрескалась и нуждалась в покраске.
Сам дом напоминал жилище тролля, которому надоело бомжевать под мостами, безо всяких удобств. Но у него начисто отсутствовало как трудолюбие, так и чувство гордости, столь необходимые для хозяина собственного дома.
Корки нажал на кнопку звонка, услышал не мелодичную трель, а какой-то скрежет.
Ему все это нравилось.
Поскольку Корки позвонил заранее и пообещал деньги, трехглазый выродок ждал у двери. Открыл ее еще до того, как скрежет звонка успел затихнуть в ушах Корки.
- Ты выглядишь, как чертов горшок с горчицей, - прорычал Нед Хокенберри, с заросшим щетиной лицом, в серых тренировочных штанах, из которых торчали босые ступни сорок шестого размера, и в футболке с надписью «Мегадет» на груди, едва не лопающейся на огромном животе.
- Идет дождь, - заметил Корки.
- Ты похож на прыщ на жопе Годзиллы.
- Если ты боишься, что я залью водой ковер…
- Черт, да это такой вонючий ковер, что десяток блюющих алкоголиков с недержанием мочи не причинит ему вреда.
Хокенберри повернулся и зашлепал в гостиную. Корки переступил порог, закрыл за собой дверь.
Ковер выглядел так, словно раньше им от стены до стены застилали хлев.
Если бы настал день, когда мебель из пластика цвета красного дерева и обивка из полиэстера в зелено-синюю полоску вошли в моду у коллекционеров и музеев, Хокенберри проснулся бы богачом. Наиболее ценными вещами в гостиной были кресло с высокой спинкой, всё в крошках чипсов, и телевизор с большим экраном.
Маленькие окна были наполовину закрыты портьерами. Лампу Хокенберри не зажигал, светился только экран телевизора.
Корки не имел ничего против сумрака. При всей по любви к хаосу, он надеялся, что ему никогда не придется лицезреть эту комнату при ярком свете.
- Последние сведения, переданные тобой, подтверждаются, насколько я смог их проверить, - сказал Корки, - и это очень полезная информация.
- Говорю тебе, я знаю поместье лучше, чем этот сладкозадый актер - свой член.
До того, как его выгнали, с весьма щедрым выходным пособием, за то, что он оставлял сообщения на телефонной линии, зарезервированной бывшим работодателем для мертвых, Нед Хокенберри работал охранником в Палаццо Роспо.
- Ты говоришь, у них новый начальник службы безопасности. Я не могу гарантировать, что он не внес изменения в систему охраны.
- Я понимаю.
- Ты принес мои двадцать тысяч?
- Конечно, - Корки вытащил правую руку из широкого рукава дождевика, полез во внутренний карман, в котором лежала пачка денег, его второй платеж Хокенберри.
Должно быть, на лице Корки, прикрытом как поднятым и застегнутым на пуговицы воротником дождевика, так и широкими полями шляпы, отразилось больше презрения, чем ему хотелось выказывать.
Налитые кровью глаза Хокенберри заблестели жалостью к себе, морщины на его мясистом лице стали глубже.
- Я не всегда был таким дерьмом. Живот не отращивал, брился каждый день, одевался чисто и аккуратно. Следил за лужайкой. Что меня погубило, так это увольнение.
- Вроде бы ты говорил, что ты получил от Манхейма щедрое выходное пособие.
- Он просто откупился от меня, теперь