он столь же явно объявил о своем присутствии в квартире, как если бы громко позвал Данни.
Нервно повернулся к двери в спальню, словно ожидая некой реакции, но не зная, какой она будет.
Даже с выключенной водой пар по-прежнему продолжал выходить из душевой, клубясь над стеклянной дверью и вокруг Этана.
Несмотря на пропитанный влагой воздух, во рту у него пересохло. Прижатые друг к другу, язык и небо с неохотой разлепились, как две половинки «велкро».
Когда Этан направился к двери ванной, его внимание вновь привлекло движение собственного смутного и бесформенного отражения на затуманенном зеркале над раковинами.
И тут же, увидев невероятное, он остановился, как вкопанный.
В зеркале, под пленкой конденсата отражалось что-то бледное, такое же размытое, как и отражение Этана, но тем не менее узнаваемое: фигура то ли мужчины, то ни женщины.
Но Этан был один. Быстро оглядевшись, он не заметил ни какого-либо предмета, ни архитектурной формы, которые затуманенное зеркало могло бы выдать за призрачную человеческую фигуру.
Этан закрыл глаза. Открыл. Призрачная фигура в зеркале никуда не делась.
Слышать он мог только биение своего сердца, которое стучало все быстрее и быстрее, соревнуясь в скорости с отбойным молотком, гоня и гоня в мозг кровь, чтобы очистить его от видений, которые не объяснялись законами логики.
Конечно же, его воображение по-своему обыграло какую-то тень, упавшую на зеркало, точно так же, как он сам не раз и не два видел людей, драконов и много чего еще в плывущих по летнему небу облаках.
Но в это самое мгновение человек, дракон, кто бы он ни был, шевельнулся. Во всяком случае, Этан увидел, как шевельнулось отражение.
Не очень заметно, на чуть-чуть, но достаточно, чтобы сердце Этана, превратившееся в отбойный молоток, пропустило удар-другой.
Понятное дело, и шевеление в затуманенном зеркале было воображаемым, но если и было, то он снова вообразил это шевеление. Фигура знаком предлагала ему подойти ближе, подзывала к себе.
Этан никогда бы не признался ни Рисковому Янси, ни любому другому копу, с которым служил, ни даже Ханне, будь она жива, что, протягивая руку к зеркалу, ожидал коснуться не мокрого стекла, но другой руки, войти в контакт с холодным и запретным Потусторонним.
Он стер дугу тумана, оставляя за своими пальцами блестящую мокрую полосу.
Но одновременно с его рукой двигался и фантом, уходя от чистой полосы. Ускользающий, он оставался за завесой конденсата… и двигался прямо перед Этаном.
Если не считать лица, отражение Этана в зеркале было темным, поскольку темными были его одежда, волосы. А теперь прячущаяся за конденсатом форма поднималась, бледная, как лунный свет, и, пусть такого и быть не могло, перекрывала его отражение.
Страх стучался к нему в сердце, но впускать его Этан не собирался, как прежде, на службе, попадая под огонь преступников, не впускал панику.
Да и чувствовал он себя так, словно вошел в транс, принимая невероятное столь же легко, как если бы ему все это снилось.
Фантом наклонился к нему, будто пытался с той стороны зеркала разглядеть его сущность. И точно так же он наклонялся к зеркалу, чтобы получше изучить фантом.
Вновь подняв руку, Этан осторожно стер узкую полосу конденсата, в полной уверенности, что, оказавшись лицом к лицу со своим отражением, увидит не свои глаза, а серые Данни Уистлера.
Опять фантом в зеркале переместился, быстрее, чем рука Этана, оставаясь размытым за пеленой конденсата.
И только когда воздух с шумом вырвался из груди, до Этана дошло, что все это время он не дышал.
И на вдохе услышал, как в дальнем конце квартиры что-то загремело в перезвоне разбитого стекла.

Глава 15

Сдавая кровь на анализ в Паломарскую лабораторию, Этан попросил определить, нет ли в ней наркотических веществ, на случай, что ему ввели их без его ведома. Потому что именно в этом Этану виделось объяснение случившегося с ним в доме Рольфа Райнерда.
Теперь, покидая заполненную паром ванную, он чувствовал себя столь же сбитым с толку, как и в тот момент, когда, получив по пуле в живот и грудь, очутился за рулем «Экспедишн» целым и невредимым.
Что бы ни происходило, или вроде бы происходило, в зеркале, он больше не мог полностью доверять своим чувствам. А потому двинулся дальше с еще большей осторожностью, твердя себе: то, что он видит, и действительность могут разниться.
Он