кнопку на брелке сигнализации. «Экспедишн» чирикнул в ответ, но Этан не сдвинулся с места.
Посмотрев на перекресток, увидел тот самый «Крайслер», приближающийся по перпендикулярной улице со слишком большой скоростью.
На перекрестке «Крайслер» потащило юзом, с заблокированными водителем колесами. Автомобиль проскочил мимо «Экспедишн», разминувшись с ним на считанные дюймы.
Если бы Этан в это время стоял у водительской дверцы, его бы расплющило между бортами.
И тут же появился грузовик, в свисте пневматических тормозов. Водитель «Крайслера» вернул себе контроль над автомобилем, вывернул руль, ушел из-под удара на другую полосу движения.
Мгновением позже грузовик остановился там, где только что дождь барабанил по крыше «Крайслера».
А сам «Крайслер» уже укатил, опять же слишком быстро для таких погодных условий.
Возмущенный водитель грузовика яростно нажал на клаксон. А потомдвинулся дальше, на чем свет костеря мила, в которого едва не врубился, к пункту назначения, указанному в путевом листе
Из-за задержки грузовика около «Экспедишн» просвет в транспортном потоке сошел на нет.
На перекрестке переменились сигналы светофора. Следовавшие в двух направлениях автомобили остановились, зато в двух других пришли в движение.
Мокрый ночной воздух благоухал ароматом свежевыпеченного хлеба.
Золотой свет фонаря превращал опавшиелистья в дублоны.
Шумел и не думавший прекращаться дождь.
Возможно, сигнал светофора переменился еще дважды, а то и трижды, прежде чем Этан почувствовал боль в левой руке. Судорожная боль, которая от кисти уже распространялась к локтю.
Закостеневшие пальцы изо всех сил сжимали нить с тремя маленькими серебряными колокольчиками, которые фельдшер срезал с парчовой гирлянды в машине «Скорой помощи» и отдал ему.

Глава 26

Словно деградирующая элита Древнего Рима, решившая чуть отдохнуть по ходу очередной вакханалии, безымянные мертвецы лежали в съехавших тогах, обнажавших то гладкое, цвета сливок плечо, то бледную чашу груди, то бедро с синими венами. Где-то пальцы руки сжимались в неприличном жесте, где-то виднелась стройная нога и тонкая лодыжка, где-то похотливо смотрел на соседей открытый глаз.
Более суеверный свидетель этого гротескного зрелища, скорее всего, заподозрил бы, что в отсутствие
живых наблюдателей, эти неопознанные бродяги и сбежавшие из дома тинэйджеры посещали соседние койки. И в тихие ночные часы разве не могли эти покойники предаваться любовным утехам в холодной и отвратительной пародии страсти?
Если бы Корки Лапута верил в нормы морали или хотя бы верил, что хороший вкус требует соблюдения неких универсальных законов общественного поведения, он бы потратил две минуты ожидания на то, чтобы поправить саваны, исходя из того, что правила приличия уместны даже среди мертвецов.
Вместо этого он наслаждался открывшимся ему зрелищем, потому что склеп для неопознанных трупов представлял собой идеальный продукт анархии. А кроме того, он получал удовольствие, предвкушая прибытие обычно невозмутимого Романа Каствета, которому на этот раз придется дать волю эмоциям.
Ровно через две минуты ручка двери пошла вниз, а сама дверь приоткрылась на дюйм.
Будто ожидая увидеть Корки в компании телекамеры и толпы охочих до сенсаций журналистов, Роман уставился в щелку широко раскрытым, словно у изумленной совы, глазом.
- Заходи, заходи, - Корки махнул ему рукой. - Тут все свои, только друзья, пусть некоторых ты и собираешься порезать.
Открыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуть в щель свою костлявую фигуру, Роман проскользнул в склеп для неопознанных покойников, задержавшись на мгновение, чтобы убедиться, что коридор за его спиной пуст. А уж потом закрыл, оставшись с Корки и двадцатью неприлично обнажившимися участниками тога-пати.
- Что на тебе надето? - нервно спросил патологоанатом.
Корки закружился в широком желтом дождевике.
- Модная одежка для дождя. Тебе нравится шляпа?
- Как ты прошел мимо охраны в столь нелепом одеянии? Как ты вообще проскользнул мимо охраны?
- Мне не пришлось проскальзывать. Я показал соответствующие документы.
- Какие документы? Ты преподаешь безмозглую
современную литературу самовлюбленным шлюхам и зазнавшимся снобам.
Как и многие представители научного мира, Роман Каствет презирал литературные факультеты современных университетов, студенты которых, во-первых,