на которой они пытались выглядеть одновременно вояками и добряками.
В центре группы мой отец и Джек Рауз, стоя на коленях, держали с двух сторон эмблему Ассоциации с трилистником в верхних углах. Оба будто позировали для футбольной открытки, подражая стойке нападающих форвардов: один кулак утоплен в землю, другая река держит эмблему.
Непосредственно за ними стоял еще совсем юный Стэн Тимпсон, единственный при галстуке. В этом же ряду слева направо разместились: Дидра Райдер, Эмма Херлихи, Пол Бернс и Терри Климстич.
– Что это? – спросил я и указал на маленькое черное пятно в правом углу снимка.
– Имя фотографа, – ответил Филдс.
– Можно его как-то восстановить, рассмотреть?
– Я вас опередил, мистер Кензи.
Мы повернулись и посмотрели на него.
– Этот снимок сделала Дайандра Уоррен.

* * *

Она была похожа на смерть.
Кожа ее была цвета гипса, а одежда, свисающая с исхудалой фигуры, вся в складках.
– Расскажите, пожалуйста, об "Охранной Ассоциации Эдварда Эверетта", – попросил я.
– О чем? – Она смотрела на меня затуманенными глазами. Глядя на нее, я чувствовал, что смотрю на человека, которого знал еще в юности, но не видел несколько десятилетий, а теперь обнаружил, что время не только состарило его, но безжалостно опустошило.
Я положил фотографию перед ней на стойку бара.
– Ваш муж, мой отец, Джек Рауз, Эмма Херлихи, Дидра Райдер.
– Это было пятнадцать или двадцать лет тому назад, – сказала она.
– Двадцать, – уточнил Болтон.
– Почему вы не вспомнили мое имя? – спросил я. – Вы же знали моего отца.
Она вскинула голову и посмотрела на меня так, будто я только что признал в ней давно потерянную сестру.
– Я никогда не знала вашего отца, мистер Кензи.
Я указал на фото.
– Вот он, доктор Уоррен. Совсем рядом с вашим мужем.
– Это ваш отец? – Она уставилась на фотографию.
– Да. А рядом с ним Джек Рауз. А вот здесь, над его левым плечом, мать Кевина Херлихи.
– Я не... – Она всматривалась в лица. – Мне неизвестны имена этих людей, мистер Кензи. Я сделала эту фотографию, потому что Стэн попросил меня. Он был вовлечен в эту глупую игру. Он, но не я. Я даже не разрешала им собираться в нашем доме.
– Почему?
Она вздохнула и махнула хрупкой рукой.
– Обычный выпендреж под маской общественной пользы. Это было так смешно и нелепо. Стэн пытался убедить меня, как хорошо и полезно это будет для его послужного списка, но он был такой же, как все, сколачивал уличные банды под вывеской добровольной помощи.
– По нашим сведениям, – сказал Болтон, – вы подали на развод с мистером Тимпсоном в ноябре 1974 года. Почему?
Она пожала плечами и зевнула в кулак.
– Доктор Уоррен?
– Господи Боже, – резко проговорила она. – Господи Боже! – Она посмотрела на нас, и на мгновение жизнь вернулась к ней, затем так же внезапно покинула. Она опустила голову, обхватила ее руками, и безжизненная прядь волос упала на ее пальцы.
– В то лето, – начала она, – Стэнли показал себя в настоящем свете. Он чувствовал себя римлянином, уверенным в своей непогрешимости и моральном превосходстве. Он приходил домой с кровью какого-то угонщика на ботинке и старался убедить меня, что, избивая этого бедолагу, совершает акт правосудия. Он стал отвратительным... в сексуальном плане, как будто я из жены превратилась в купленную девку. А главное, он очень изменился: из достойного человека, размышляющего над вопросами поры возмужания, он превратился в тупого солдата. – Дайандра ткнула пальцем в снимок. – И все эта компания. Смехотворная компания идиотов.
– Не можете ли вы припомнить какой-то особенный случай, доктор Уоррен?
– О чем вы?
– Рассказывал ли он когда-нибудь вам о разборках?
– Нет. Особенно после нашей ссоры по поводу крови на его ботинке.
– А вы уверены, что это была кровь именно угонщика?
Она кивнула.
– Доктор Уоррен, – сказал я, и она подняла взгляд на меня, – раз вы расстались с Тимпсоном, почему вы оказывали помощь окружному прокурору во время процесса над Хардименом?
– Стэн не имел отношения к этому делу. Он был занят преследованием в судебном порядке проституток. А я уже сотрудничала с окружным прокурором, когда один подсудимый заявил о своей невменяемости, и его сотрудникам нужно было убедиться в этом. Они попросили меня побеседовать с Алеком Хардименом. Я обнаружила, что он социопат, параноик и страдает манией величия, но формально