волнуйтесь, – пел он, – они уже здесь.
И он рассмеялся. Смех его был резким, голосовые связки сильно напряжены, рот широко открыт, плевки разлетались по всем углам, а глаза округлялись все больше, когда останавливались на мне. Весь воздух в камере, казалось, уходит в рот Хардимена и будет наполнять его легкие до тех пор, пока не надует тело, как шар, нам же не останется ничего другого, как задохнуться в безвоздушном пространстве.
Затем его рот, наконец, захлопнулся, глаза потускнели, и он снова выглядел вежливым и рассудительным, как провинциальная библиотекарша.
– Зачем вы меня вызвали сюда, Алек?
– Вы все-таки прилизали свой чубчик, Патрик.
– Что?
Хардимен, повернувшись, обратился к Лифу.
– У Патрика в детстве был дурацкий чубчик, ну, такой вихор, вот здесь, ближе к затылку. Он у него торчал, как сломанный палец.
Я едва сдержал желание протянуть руку к голове и пригладить вихор, которого у меня не было уже много лет. Внезапно я почувствовал холод в желудке и непонятную слабость.
– Зачем вы вызвали меня сюда? У вас была возможность поговорить с доброй тысячей полицейских, с таким же количеством федералов, но...
– Если я заявлю, что моя кровь отравлена, и не кем-нибудь, а правительством, или что альфа-лучи из других галактик наделяют меня особыми способностями, или что я был насильно превращен в гомосексуалиста собственной матерью, – что вы скажете на это?
– Я не знаю, что вам сказать.
– Разумеется, нет. Потому что вам ничего не известно, и потом все это неправда, но даже если бы было правдой, все это не имеет отношения к делу. Что, если я скажу вам, что я бог?
– Который?
– Единственный.
– Я бы удивился, почему бог запер себя самого в стенах тюрьмы и почему не сотворит чудо и не выдворит себя отсюда.
Он улыбнулся.
– Очень хорошо. Немного поверхностно, но таков ваш характер.
– А каков ваш?
– Мой характер?
Я кивнул.
Он посмотрел на Лифа.
– Что, у нас на этой неделе снова жареные цыплята?
– В пятницу, – ответил Лиф.
Хардимен кивнул:
– Хорошо. Люблю жареных цыплят. Патрик, приятно было встретиться. Забегайте еще.
Лиф посмотрел на меня и пожал плечами.
– Конец свидания.
Я сказал:
– Погодите.
Хардимен рассмеялся.
– Свидание окончено, Патрик.
Первым встал Долквист, через минуту я.
– Доктор Долквист, – сказал Хардимен, – передайте от меня привет королеве Джудит.
Долквист направился к выходу.
Я пошел вслед за ним, рассматривая тюремные решетки и чувствуя, как они хватают и держат меня, лишая возможности вновь увидеть внешний мир, запирая меня здесь вместе с Хардименом.
Лиф подошел к выходу и достал ключ. Все мы втроем стояли спиной к Хардимену.
И тут он прошептал:
– Ваш отец был одним из тех пчел.
Я повернулся, но он уже смотрел на меня невозмутимо и безучастно.
– Что это было?
Он кивнул и закрыл глаза, барабаня кончиками пальцев скованных рук по столу. Когда он заговорил, его голос, казалось, исходил откуда-то из углов, из потолка комнаты, от решеток – одним словом, откуда угодно, только не из его рта.
– Я сказал: "Изувечьте их, Патрик. Убейте всех до одного".
Он поджал губы, мы постояли в ожидании, но тщетно. Минута прошла в полной тишине, а он находился в том же состоянии, только легкая дрожь гуляла по его обтягивающей бледной коже.
Когда дверь открылась и мы вышли в коридор блока С, пройдя мимо двух стражей у входа, Алек Хардимен запел: "Изувечьте их, Патрик. Убейте их всех!" Голос его был тонким, но мощным и сильным, и создавалось ощущение, что мы слушаем арию.
– Изувечьте их, Патрик.
Слова неслись по тюремному коридору, как пение птицы.
– Убейте всех до одного.

Глава 23

Лиф повел нас по лабиринту образцово чистых коридоров, тюремные звуки почти не проникали сквозь толстые стены. Коридоры пахли антисептиком и техническим раствором, у пола же, как, впрочем, во всех госучреждениях, был своеобразный желтый блеск.
– А знаете, у него есть свой фан-клуб.
– У кого?
– У Хардимена, – ответил Лиф. – Студенты-криминологи, студенты-юристы, одинокие женщины средних лет, парочка социальных работников, несколько человек из церковных. Ну, и его корреспонденты, кто уверен в его невиновности.
– Шутить изволите.
Лиф улыбнулся и покачал головой.
– О, нет. Знаете, какое у Алека любимое занятие? Он приглашает их в гости, чтобы предстать во всем своем великолепии. А некоторые из этих людей