бедны. Они тратят свои сбережения на то, чтобы добраться сюда. А теперь догадайтесь, как старина Алек себя ведет.
– Смеется над ними?
– Отказывается видеть их, – сказал Долквист. – Причем всегда.
– Вот, – сказал Лиф. Перед нами была дверь, он набрал шифр, и она с легким щелчком отворилась. – Он сидит в своей камере и наблюдает из окна, как они возвращаются назад по длинной дорожке к своим машинам, смущенные, униженные и одинокие, в результате чего его охватывает приступ сексуальной жажды, и он утоляет ее с помощью мастурбации.
– Вот вам и Алек, – сказал Долквист, когда мы вышли, наконец, к свету у главного выхода.
– Что за шутка по поводу вашего отца? – спросил Лиф, когда мы вышли за пределы тюрьмы и шли к машине Болтона, стоящей посередине посыпанной гравием дорожки.
Я пожал плечами.
– Не знаю. Насколько мне известно, он не знал моего отца.
– Похоже, он хочет, чтобы вы думали, будто знал, – заметил Долквист.
– И что за ерунда с вашим чубчиком? – спросил Лиф. – Либо он действительно знал вас, мистер Кензи, либо строит догадки.
Когда мы переходили дорожку к машине, гравий противно скрипел под ногами, и я сказал:
– Никогда не встречал этого парня.
– Ладно, – сказал Лиф. – Алек мастер по части манипуляции человеческим сознанием. Мне было известно, что вы приедете, и я тут кое-что припас. – И он протянул мне листок бумаги. – Мы перехватили письмо, когда Алек пытался переправить его с одним из своих курьеров девятнадцатилетнему парню, которого изнасиловал после того, как узнал, что болен СПИДом.
Я открыл листок:
Смерть в моей крови
И я отдал ее тебе.
По ту сторону могилы
Буду ждать тебя.
Я отдал листок обратно, будто он обжигал мне руку.
– Хотел, чтобы парень жил в страхе даже после его смерти. В этом весь Алек, – сказал Лиф. – И возможно, вы действительно никогда не встречались, но он просил о встрече с вами особенно настойчиво. Помните об этом.
Я кивнул.
Голос Долквиста звучал неуверенно:
– Я вам еще нужен?
Лиф покачал головой.
– Напишите рапорт, положите мне утром на стол, и, думаю, все, Рон.
Долквест остановился возле самой машины и пожал мне руку.
– Приятно было познакомиться, мистер Кензи. Надеюсь, все как-нибудь прояснится.
– Я тоже.
Он кивнул мне, но избегал взгляда, затем вежливо кивнул Лифу и повернулся, чтобы уйти.
Лиф похлопал его по спине, жест, правда, выглядел несколько неуклюже, как если б он никогда раньше этого не делал.
– Будьте осторожны, Рон.
Мы смотрели ему вслед и видели невысокого мускулистого мужчину, шагающего по дорожке, который внезапно остановился, будто судорога свела его левую ногу, затем пересек лужайку и пошел к парковой зоне.
– Он немного странный, – сказал Лиф, – но в целом хороший человек.
Большая тень от тюремной стены пролегла через лужайку и затемнила траву, и, казалось, Долквист остерегался ее. Он шел по краю тени, по полоске освещенной солнцем травы, и делал это с осторожностью, будто боясь оступиться и погрузиться в темную зелень.
– Как думаете, куда он пошел?
– Проверять свою жену. – Лиф сплюнул на гравий.
– Думаете, то, что говорил Хардимен, правда?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Хотя детали, признаться, довольно точны. Будь это ваша жена, которая в свое время изменила, вы бы тоже стали проверять, не так ли?
Теперь, когда Долквист достиг края тени тюремной стены и травы, он казался маленькой фигуркой и, перейдя в парковый массив, скрылся из виду.
– Бедный рогоносец, – сказал я.
Лиф вновь сплюнул на гравий.
– Молитесь, чтобы в один прекрасный день Хардимен не вынудил кого-то сказать то же самое о вас.
Внезапный порыв ветра вырвался из темноты теней под стеной, и я невольно напряг плечи, чтобы противостоять ему, когда открывал дверцы машины Болтона.
Он встретил меня словами:
– Прекрасная техника по части интервью. Обучались?
– Сделал все, что мог, – ответил я.
– Ни черта вы не сделали, – сказал он. – Совершенно ничего не узнали о нынешних убийствах.
– Ну что ж, – я огляделся вокруг.
Эрдхем и Филдс сидели за узким черным столом. Из висящей над ними роты мониторов пять прокручивали запись нашего с Хардименом интервью, а шестой показывал Алека в реальном времени, сидящего в той же позе, в какой мы его оставили: с закрытыми глазами, откинутой назад головой, поджатыми губами.
Рядом со мной Лиф просматривал записи по другому ряду мониторов,