голову, я увидел Энджи, она сидела на полу и, искоса поглядывая по сторонам, целилась во что-то на полу, поддерживая одну руку другой; рядом с ней на полу горела упавшая свеча. Шаги на кухне приостановились, и Энджи нажала на курок.
Затем нажала еще раз.
На кухне кто-то вскрикнул.
И тут я услышал другой крик, с улицы, но это был скрежет металла, вой двигателя, и кухня внезапно озарилась вспышками разгневанного флюоресцентного света и шумом включающихся электроприборов.
Я погасил свечу рядом с рукой Энджи и отступил в коридор позади нее с пистолетом, нацеленным на Эвандро. Он стоял к нам спиной, руки свисали по бокам. Он раскачивался из стороны в сторону, стоя посреди кухни, словно в такт лишь ему слышимой музыке.
Первая пуля Энджи попала ему в центр спины, и в черной форменной кожаной куртке Данна виднелась дыра. На наших глазах она заполнялась кровью, Эвандро же остановился и опустился на одно колено.
Вторая пуля Энджи снесла ему часть головы, прямо над правым ухом.
Он машинально поднял руку с револьвером Данна к этому месту, но тот упал, прокатившись по линолеуму.
– С тобой все в порядке? – спросил я.
– Глупый вопрос, – простонала Энджи. – Иисусе! Беги в кухню.
– Где тип, стрелявший в тебя?
– Вышел через кухню. Иди скорее туда.
– Черт с ним. Ты ранена.
Она поморщилась.
– Все нормально, Патрик, а он может еще поднять пистолет. Пойдешь ты или нет, черт побери?
Я подошел сзади к Эвандро и поднял пистолет Данна, затем обошел вокруг, чтобы посмотреть ему в лицо. Он тоже смотрел на меня, не переставая при этом осторожно ощупывать раненное место на голове. При флюоресцентном освещении его лицо приобрело серый оттенок.
Он тихо плакал, и слезы, смешанные с кровью, текли по его лицу, а кожа была настолько бледной, что я невольно вспомнил клоунов из далекого прошлого.
– Совсем не болит, – сказал он.
– Еще будет.
Он смотрел на меня снизу вверх смущенным, печальным взглядом.
– Это был голубой "мустанг", – сказал он, и похоже было, для него важно, чтобы я понял это.
– Что?
– Машина, которую я украл. Она была голубая, с белыми кожаными удобными сиденьями.
– Эвандро, – сказал я, – кто твой сообщник?
– Колпаки, – сказал он, – сияли.
– Кто твой сообщник?
– Ты хоть что-нибудь чувствуешь ко мне? – спросил он, широко открыв глаза и протягивая мне, как проситель, руки.
– Нет, – сказал я твердо и глухо.
– Тогда мы доберемся до вас, – сказал он. – Мы вас победим.
– Кто это мы?
Он заморгал, щурясь от слез и крови.
– Я побывал в аду.
– Знаю.
– Нет, я правда был в аду, – простонал он, и новый поток слез хлынул из его глаз и потек по искаженному лицу.
– И поэтому ты решил устроить ад для других. Быстрее, Эвандро, кто твой сообщник?
– Не помню.
– Врешь, Эвандро. Скажи мне.
Я терял его. Он умирал передо мной, прикрывая рукой голову и стараясь остановить поток крови, а я знал, что в любую секунду, может, через несколько часов, но все равно он умрет.
– Не помню, – повторил он.
– Эвандро, он бросил тебя. Ты умираешь, а он нет. Давай.
– Я не помню, кем был до того, как попал туда. Не имею понятия. Не могу даже вспомнить... – Его грудь вдруг поднялась, щеки раздулись, как у лягушки, и я услышал у него в груди бульканье.
– Кто...
– ...не могу вспомнить, как я выглядел в детстве.
– Эвандро.
Его вырвало кровью прямо на пол, и с минуту он смотрел на лужу. Когда он взглянул на меня, на лице его был ужас.
Мое лицо, очевидно, не внушало ему большой надежды, потому что, видя, что приключилось с его телом, я понимал, он долго не протянет.
– О, черт, – сказал он и, протянув перед собой руки, стал смотреть на них.
– Эвандро...
Но он так и умер – глядя на свои руки, упавшие затем по бокам, стоя на одном колене, с лицом смущенным, испуганным и совершенно одиноким.

* * *

– Он мертв?
Я вернулся в коридор после того, как заглянул в спальню, где погасил последнюю свечу, упорно горевшую на полу.
– На все сто. Как ты?
Ее кожа блестела от крупных капель пота.
– Мне здесь просто классно, Патрик.
Мне не понравился звук ее голоса. Он был гораздо выше по тембру, чем обычно, и в нем были нотки истерики.
– Куда тебя ранило?
Она подняла руку, и я увидел темную красную дыру между бедром и неровно вздымавшейся грудной клеткой.
– Как выглядит рана? – Она прислонила голову к дверному косяку.
– Неплохо, – солгал я. –