скорее хищный, если вам понятно, что я имею в виду. Когда я спросила его, что привлекло его внимание, он сказал: "Что вы думаете по поводу распятий, Шейла Лон?" Не офицер Лон или мисс Лон, а просто Шейла Лон.
– И что же вы ответили?
– Я сказала: "Смотря в каком смысле" или что-то в этом роде.
– А Эвандро?
– "В сексуальном, конечно". – Думаю, "конечно" он добавил для меня, а на самом деле он имел в виду прямое значение этого слова.
– Вы подали рапорт об этом разговоре?
– Кому? Шутите, что ли? Ко мне приходят до десятка мужчин в день, мистер Кензи, и говорят мне гораздо более гадкие вещи, но они не нарушают закон, хотя я могла бы расценить это как сексуальные домогательства, если б не знала, что мои коллеги-мужчины выслушивают то же самое.
– Мисс Лон, – сказал я, – в нашем разговоре вы сразу же перекинули мостик от моих первоначальных вопросов к своему, по поводу Эвандро и распятой девушки, хотя я и словом не обмолвился о его желании убить кого-то...
– Но вы сотрудничаете с ФБР и посоветовали мне держаться от него подальше.
– Однако если Эвандро был таким образцовым подопечным, почему в вашем сознании возникла эта логическая связь? Раз уж он так хорош, как вы могли подумать...
– Что он мог распять ту девушку?
– Да.
– Потому что... На этой работе, мистер Кензи, приходится ежедневно выбрасывать из своей головы все постороннее. Иначе здесь просто не удержаться. И я почти полностью забыла разговор о распятии, пока не увидела статью о девушке, которую убили. И тогда я моментально все вспомнила, особенно ощущение, когда он говорил мне: "В сексуальном, конечно" и посмотрел на меня, всего какая-то секунда, но взгляд был пропитан грязью, будто он раздевал меня, уязвляя мое самолюбие. Но в еще большей степени я ощутила чувство страха, тоже лишь на секунду, потому что почувствовала, что он обдумывает...
Наступила долгая пауза, она искала нужные слова.
– Как распять вас? – спросил я.
Она резко выдохнула.
– Вот именно. – Она тяжело вздохнула.

* * *

– Кроме цвета волос и бородки, – сказал Эрдхем, разглядывая фотографию Эвандро в цвете и с максимальной резкостью на экране монитора, – он определенно изменил линию своих волос.
– Каким образом?
Он взял последний снимок Эвандро, сделанный в тюрьме.
– Видите шрам от пореза в верхней части лба?
– Черт, – сказал Болтон.
– Теперь его не видно, – сказал Эрдхем и постучал по экрану.
Я посмотрел на снимок, сделанный Энджи, когда Эвандро выходил из бара "Сансет Грилл". Действительно, линия волос у него была по крайней мере на полдюйма ниже, чем при выходе из тюрьмы.
– Не думаю, что это часть маскировки, – сказал Эрдхем. – Слишком ничтожная деталь. Большинство людей никогда бы не заметило разницу.
– Он тщеславен, – сказал я.
– Точно.
– Что еще? – спросил Болтон.
– Смотрите сами.
Я посмотрел на обе фотографии. Сначала было довольно трудно преодолеть контраст между седым человеком и шатеном, но постепенно...
– Глаза, – сказал Болтон.
Эрдхем кивнул.
– Карие от природы, но зеленые на фото, сделанном напарницей мистера Кензи.
Филдс включил свой телефон.
– Агент Болтон.
– Да? – Он отвернулся от нас.
– Скулы, – сказал я, заметив собственное отражение на экране поверх портрета Эвандро.
– А вы молодец, – сказал Эрдхем.
– Ни дома, ни на работе его нет, – сказал Филдс. – В квартире он не появлялся уже две недели, а босс утверждает, что два дня тому назад он сказался больным, и с тех пор его не видели.
– Хочу, чтобы в оба места послали агентов.
– Они уже выехали, сэр.
– Так что там со скулами? – спросил Болтон.
– Имплантация, – сказал Эрдхем. – Это мое предположение. Видите? – Он трижды нажал на какую-то кнопку, и фото Эвандро стало увеличиваться до тех пор, пока мы не смогли рассмотреть в отдельности его спокойные зеленые глаза, верхнюю половину носа и, наконец, скулы. Эрдхем ткнул ручкой в левую скулу. – Ткань в этом месте гораздо мягче, чем на том фото. Черт, да там вообще нет мяса. Но вот здесь... И взгляните, в этом месте кожа почти потрескалась, даже немного покраснела. Это потому, что она не привыкла быть натянутой, словно кожа на волдыре, который собирается лопнуть.
– Вы – гений, – сказал Болтон.
– Безусловно, – сказал Эрдхем, и его глаза вспыхнули за стеклами очков, как у ребенка, увидевшего свечи в день рождения. – Но он очень осторожен. Он не идет на явные