в пол, вздохнул.
Он непреклонно покачал головой, и я понял: говорить он не будет.
– Гол! – пронзительно завопил Бубба.
Глаза Кевина широко раскрылись, а шея инстинктивно дернулась назад, я же отступил в сторону, так как по дорожке мчался шар, все больше набирая скорость, пока наконец он не зацепился за щепку в старом полу и не врезался в пах Кевина.
Он взвыл и дернулся вперед, на петлю, я схватил его за плечи, чтобы удержать, и по его щекам потекли ручьи слез.
– Это пробный, – сказал Бубба.
– Послушай, Бубба, – обратился к нему я, – прекрати.
Но Бубба уже вошел в раж. Он скрестил ноги, выставив одну перед другой, и крученый шар, вылетев из его руки и описав дугу, хлопнулся прямо на дорожку и, вспарывая обшивку, раздробил Кевину левое колено.
– Господи! – закричал он и сполз вправо.
– Твоя очередь, Джек. – Бубба поднял шар и перешел к следующей дорожке.
– Я умру, Бубба. – Голос Джека был мягким и покорным, что на мгновенье остановило Буббу.
– Если не заговоришь, Джек, – сказал я.
Он посмотрел на меня, будто только что заметил мое присутствие.
– Знаешь, чем ты отличаешься от своего старика, Патрик?
Я покачал головой.
– Твой отец бросал бы шар сам. Ты же пользуешься плодами пыток, но ни за что не будешь делать это сам. Ты – шваль.
Я посмотрел на него и внезапно ощутил ту же сумасшедшую ярость, что и в доме Грейс. Этот кусок дерьма, наемный убийца ирландской мафии вздумал строить из себя праведника? И это при том, что Грейс и Мэй спрятаны ФБР в бункере где-то в Небраске или другом месте, а карьера Грейс полетела ко всем чертам? И это при том, что Кара Райдер лежит в земле, Джейсон Уоррен разрезан на куски, Энджи находится на больничной койке, а Тим Данн раздетым засунут в сточную канаву?
Я провел месяцы в бездействии, пока люди, подобные Эвандро с его подельником, подобные Хардимену, Джеку Раузу и Кевину Херлихи, творили насилие над невинными жертвами просто так, ради развлечения. Только потому, что им нравилась видеть боль других. Потому, что они сильнее.
И вдруг я почувствовал, что я зол не лично на Джека, Кевина или Хардимена, моя ярость обжигала каждого, кто совершал насилие просто так. На тех, кто взрывал клиники, где делались аборты, воздушные лайнеры, кто вырезал целые семьи или пускал в подземные туннели ядовитый газ, кто убивал заложников или женщин, похожих на тех, кто отверг их когда-то.
Убивал во имя их боли. Или их принципов. Или к их радости.
Что ж, я был по горло сыт их насилием, ненавистью и своим дурацким моральным кодексом, который в последний месяц мог стоить людям жизни. Меня выворачивало наизнанку.
Джек смотрел на меня вызывающим взглядом, а я чувствовал, как во мне закипает кровь, хотя рядом все еще слышалось шипение Кевина сквозь стиснутые зубы от боли. Наши с Буббой взгляды встретились, и я увидел в его глазах блеск, который вдохновил меня.
Я почувствовал себя всемогущим.
Не спуская глаз с Джека, я вытащил пистолет и всадил рукоятку в стиснутые зубы Кевина.
Крик, вырвавшийся из него, выражал недоверие и внезапный, истинный страх.
Не сводя глаз с Джека, я схватил другой рукой волосы Кевина, жирные и скользкие, и, приставив ствол пистолета к его виску, оттянул курок.
– Если у тебя есть хоть какое-то чувство к нему, колись, Джек.
Джек посмотрел на Кевина, и я видел, что он страдает. Меня вновь удивило, что между двумя людьми, которые так мало знают о любви, могут существовать какие-то узы.
Рот Джека открылся, и он за одно мгновение сильно постарел.
– У тебя пять секунд, Джек. Один, два, три...
Кевин застонал, и его сломанные зубы под давлением проволоки затрещали.
– Четыре.
– Твой отец, – тихо начал Джек, – сжег Рагглстоуна с ног до головы за четыре часа.
– Знаю. Кто еще был там?
Его рот вновь широко открылся, и он посмотрел на Кевина.
– Кто еще, Джек? Не то начну считать по новой. С цифры "четыре".
– Все мы. Тимпсон. Мать Кевина. Дидра Райдер. Бернс. Климстич. И я.
– Что произошло?
– Мы нашли Хардимена и Рагглстоуна, спрятавшихся на том складе. Мы всю ночь искали фургон, а наутро нашли его совсем близко, в нашей округе. – Джек облизнул верхнюю губу бледным, почти белым языком. – Твоему отцу пришла идея привязать Хардимена к стулу и заставить его смотреть, как мы расправляемся с Рагглстоуном. Сначала мы собирались всыпать ему хорошенько, каждый по несколько хороших