приблизилось Царство Небесное". Понятно? Проповедуйте. Распространяйте Слово.
Джез кивает.
- Понятно. Тайная вечеря, кормление пяти тысяч, посылка апостолов - во всем этом участвовали именно те первоначальные двенадцать, так?
- Именно. Он сохраняет языки, потому что рассматривает их как символы. Они представляют собой краеугольный камень существования апостолов - его апостолов! - как он это понимает. Ему нет нужды сохранять их тела, только эту маленькую часть, для него единственно значимую. Вся душа каждого из них воплощена в этой частице плоти. Но такой подход определенно исключает Павла и Матфия. Они не были апостолами Иисуса. Они оба стали апостолами после того, как его распяли на кресте.
Безумию Серебряного Языка присущ метод. В нем есть своя, теперь внятная Реду логика. В данном случае как апостолы трактуются лишь те, на кого возложил апостольскую миссию сам Всевышний. Так, и никак иначе.
- Это, кстати, объясняет и трусы, - говорит Ред.
- Само собой, - улыбается Джез. - Только понять бы еще, каким образом... Подозреваю, что в своей тупости я не одинок.
- Подумайте вот о чем. Кем себя воображает преступник? Иисусом Христом, верно? Замечу, он такой не один - многие серийные убийцы в разное время воображали себя Христом. Помните Ларри Джен Белла? Он убил двух девушек в Штатах еще в восьмидесятые годы, а казнили его пару лет назад. Этот тип тоже считал себя Иисусом и заявил, что предпочитает смерть на электрическом стуле летальной инъекции - на том основании, что стул сделан из "истинного голубого дуба", как и крест Иисуса Христа. Но мы уже убедились, что наш клиент, Серебряный Язык, воспринимает свое призвание весьма буквально. А какой самый стойкий образ христианства? Это распятие на кресте, не так ли? Как образ распятие запечатлелось в сознании каждого даже в большей степени, чем Рождество в Вифлееме или чудеса, прославившие Иисуса после его смерти. Подумайте о том кресте. Серебряный Язык верит, действительно верит, что в нем воплощен возродившийся Иисус. Поэтому, убивая своих жертв, он также думает о собственной смерти на кресте - а крестные муки Христос принимал в одной лишь набедренной повязке. Вот и ответ: всем его жертвам была оставлена лишь та одежда, что была на Иисусе в час его кончины.
Кейт указывает на оставшиеся бифштексы.
- Давайте, ешьте. Еда стынет. Обсуждение можно продолжить и потом. Столько религии в один присест для меня перебор.
Пока они едят, тишина нарушается лишь звяканьем ножей о фарфор. "Поиск решения - та же охота. Это радость дикаря, и мы наделены ею с самого рождения".
Ред ест, набивая себе полный рот. Насаживает на вилку здоровенные куски мяса, щедро сдабривая их салатом. Закончив раньше всех и еще дожевывая остатки, он встает, чтобы взять воды. Остальные жуют за столом.
Найдя в кухонном шкафчике стеклянный кувшин, Ред наполняет его водой из-под крана. Во рту остается непрожеванное мясо. Поставив кувшин на столик, Ред глотает, и кусочек мяса застревает в дыхательном горле. Он снова делает глотательное движение. Ничего не происходит.
Ред разевает рот, силясь набрать воздуха, но чертов кусок застрял крепко. Из горла слышатся свист, хрип, но воздух не проходит. Ред пытается сглотнуть в третий раз, но по-прежнему ничего не выходит.
Нарастает паника.
Он пытается крикнуть. Но поскольку не может набрать воздуха, не может и произвести никакого звука.
Ред закрывает глаза, а когда открывает их снова, окружающий мир становится монохромным. Он смотрит на маленькие горшочки с травами, выстроившиеся бок о бок на полке перед ним. Помнится, они всегда были красными, зелеными и бурыми. А тут вдруг все стали серыми и различаются только по оттенку. Забавно, однако, ведь не далее как сегодня днем ему подумалось о том, насколько лучше выглядит Сикстинская капелла на цветных иллюстрациях. И - вот тебе на! - весь мир сделался для него черно-белым.
Кстати, исчезли и звуки. Ножи не скребут по тарелкам, стаканы не звякают. Не слышно даже тихого грохота уличного движения, которое образует постоянный звуковой фон городского существования.
Полная тишина.
И тут вдруг им овладевает полное безразличие.
Он чувствует, как разворачивается лицом к остальным, но происходит это так, будто им движет кто-то другой. Ред ощущает нелепое чувство свободы. Кислород, питающий мозг, иссякает, но ему плевать. Это похоже