будет?
- Нет, сэр. Ваш брат специально попросил о свидании с вами наедине.
- А он объяснил вам почему?
- Он сказал, что у него есть конфиденциальная информация, предназначенная только для ваших ушей.
- То же самое он сказал мне и по телефону. Хрен с ним. Если он закован, тогда я уверен, что все будет хорошо. Спасибо.
Комната для свиданий маленькая и скудно обставленная, точно такая же, как те, что в Скотланд-Ярде. Охранник заводит Реда внутрь и оставляет его там, наедине с мыслями.
Ред подходит к окну и выглядывает сквозь решетки. Унылый пейзаж из крыш, серый, как день. Он возвращается к столу и садится.
Он не ощущает нервозности, как можно было ожидать, главным образом потому, что все происходит очень быстро. Тело Джона, тридцать сребреников, а потом звонок Эрика - все громоздится одно на другое, и этот поток, подхватив Реда, увлекает его с неодолимой силой.
"Информация, которую тебе нужно узнать прямо сейчас". Это то, что сказал Эрик по телефону.
Не ловушка. Для ловушки слишком очевидно.
И что потом?
Дверь открывается, и входит человек в джинсах и джемпере. В руке у него конверт, кандалы на лодыжках и запястьях позвякивают на ходу.
Эрик.
Лицо узнаваемо, но этот человек уже не брат Реда. Впечатление такое, будто некто, кого прежде ты знал только по фотографиям, вдруг обрел плоть и кровь. Разница лишь в том, что на самом деле речь идет не о снимках, а о точно так же выцветающих и тускнеющих год за годом воспоминаниях.
Дверь за Эриком закрывается, и братья в первый раз за более чем семь миллионов минут оказываются в одной и той же комнате.
Эрик сидит напротив Реда. Он не здоровается и не пожимает ему руку. В его глазах безмерные глубины ненависти.
"Он попросил меня прийти сюда, - думает Ред, - а не наоборот. Пусть скажет, что хотел".
Эрик толкает конверт, и он скользит через стол. Толкает, а не передает в руки, так чтобы их пальцы не соприкоснулись даже на миг.
- Это пришло сегодня утром.
Обычный белый конверт, уже вскрытый, адрес составлен из букв, вырезанных из журнала и наклеенных на конверт. Отправлено - Лондон, Юго-Запад 1, 23 дек. 1998. Точно так же, как на пакете с монетами.
Внутри конверта Ред находит сложенный втрое листок бумаги. Он разворачивает его. Снова буквы, вырезанные из журналов, разных размеров и шрифтов для затруднения идентификации.
Ред читает:
""Не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол" (Иоанн. 6:70). Ты знаешь, Эрик, кто этот дьявол. Твоя собственная плоть и кровь, который предал тебя. Он есть зло, а не те. Мне ведома истина, и я знаю, о чем он думает. Он хочет стать одним из нас, но не осмеливается. Дьявол, который делает вид, будто он на стороне ангелов. К тому времени, когда ты прочтешь это, у меня будет одиннадцать из двенадцати. Мне нужен еще только один. Твой брат. Твой Иуда".
Письмо не адресовано Эрику по имени и не подписано.
Послание поражает сдержанной логикой. Письма от убийц и маньяков зачастую сумбурны, но автор этого не таков. Он точно знает, что делает.
Ред шарит в кармане, достает из пачки сигарету и протягивает Эрику.
- Хочешь?
Эрик качает головой.
- Ты куришь?
- Иногда.
Ред зажигает сигарету и указывает на письмо.
- Что ты хочешь с ним сделать?
Эрик пожимает плечами.
- Забери его себе. Оно о тебе. Никакого отношения ко мне оно не имеет.
- Напротив, оно имеет отношение к тебе, Эрик. Оно адресовано тебе. Ты упомянут в нем.
- Оно в той степени обо мне, в какой о том, что ты со мной сделал. Это просто способ добраться до тебя. Мне оно не нужно.
Ред снова беглым взглядом пробегает по письму.
Хренов Дункан. Чтоб ему сдохнуть.
Ред крутит колесиком зажигалки и подносит уголок письма к голубоватому пламени. Оранжевые язычки поднимаются в воздух, и краешек бумаги обугливается. Ред держит листок бумаги, пока не ощущает жар на пальцах, и тогда роняет его в металлическую пепельницу на столе. Оба смотрят, как письмо сморщивается и догорает.
- Разве это не улика? - говорит Эрик.
- Я все равно знаю, кто его послал.
- Ладно.
Воцаряется молчание.
- Это все, что я хотел тебе показать, - говорит наконец Эрик. - У тебя, вероятно, есть дела.
Ред хотел бы сказать много, но все это бесполезно. Сами по себе слова не могут ничего исправить. Бумага тлеет в пепельнице. Ред снова указывает на нее.
- Никому не рассказывай об этом, ладно? Ты прав. Это улика.