обратно в Дорчестер, где мы собирались сбросить багаж, помыться-почиститься, взять оружие вместо утерянного во Флориде и забрать нашу машину.
— Не знаю. Стоунхем и ААФ. Они как-то ассоциируются.
— "Единственная станция, чья музыка действительно цепляет", — сказал я. — Ну ты и обезьяна!

* * *

Я быстро принял душ вслед за Энджи и вошел в гостиную, когда она рылась в кипах своей одежды. На ней были черные сапоги, черные джинсы и черный лифчик без рубашки, и рылась она в своих футболках.
— Господи боже, госпожа Дженнаро! Делайте со мной что хотите — вейте из меня веревки, стегайте меня кнутом, принуждайте подписывать фальшивые чеки!
Она улыбнулась:
— Так тебе нравится этот мой вид?
Я высунул язык и часто задышал.
Она приблизилась ко мне, с ее указательного пальца свешивалась футболка.
— Когда мы сюда вернемся, можешь не стесняться и скинуть с меня все это.
Тут я совсем задохнулся, она же, улыбнувшись мне прелестной широкой улыбкой, взъерошила мне волосы:
— Иной раз ты бываешь просто прелесть, Кензи.
Она повернулась, чтобы идти обратно к дивану, но я протянул руки и, поймав ее за талию, привлек к себе. Поцелуй этот был таким же долгим и крепким, как первый наш поцелуй накануне, в ванной. А может быть, он получился более долгим и более крепким.
Когда мы оторвались друг от друга, ее руки гладили мне лицо, мои же касались ее задницы, и я сказал:
— Я мог бы не прерываться весь день.
— В следующий раз дай себе волю.
— Тебе хорошо было прошлой ночью?
— Хорошо? Потрясающе!
— Да, — сказал я. — Потрясающая — это ты.
Ее руки, скользнув по моим щекам, опустились мне на грудь.
— Когда это все кончится, мы улизнем.
— Улизнем? — переспросил я.
— Да. И мне все равно куда. Можно на Мауи, а можно — в «Швейцарское шале», что дальше по улице. Мы повесим на дверь табличку «Просьба не беспокоить», закажем себе все в номер и целую неделю проваляемся в постели.
— Как пожелаете, госпожа Дженнаро. Все к вашим услугам.

* * *

Дональд Игер только взглянул на Энджи в ее черной кожаной куртке, джинсах, сапогах и футболке с концерта группы «Пожар на бойне» со спущенным правым плечом, и, я уверен, уже стал мысленно прикидывать текст обращения в отдел писем «Пентхауса».
— Едрена вошь, — произнес он.
— Мистер Игер? — сказала Энджи. — Я Кензи Суон с УААФ.
— Без дураков?
— Без дураков.
Он широко распахнул дверь:
— Входите, входите.
— А это мой ассистент Дикий Вилли.
Дикий Вилли?
— Да, да, — сказал Дональд, торопливо проталкивая ее в дверь и почти не глядя на меня. — Рад встрече и прочее дерьмо.
Ко мне он повернулся спиной, я же зашел за ним следом и закрыл дверь. Жил он в малоквартирном доме на Монтвейл-авеню, главной магистрали Стоунхема. Дом был кирпичный, тускло-красного цвета, приземистый и безобразный, в два этажа, вмещавший, по-видимому, квартир шестнадцать. Однокомнатная квартирка Дональда, думаю, была типичной — комната с раздвижным диваном, из-под подушек которого торчали грязные простыни; кухня, слишком тесная даже для того, чтобы сварить в ней яйцо; слева — ванная, откуда доносились звуки подтекающего крана; тощий таракан, бегущий по плинтусу возле дивана, возможно, даже не в поисках еды, а просто заблудившийся и одуревший от тяжелого запаха травки, облаком висевшего в воздухе.
Дональд сбросил с дивана газеты, чтобы Энджи могла усесться под большим, шесть на четыре фута, постером с изображением Кейта Ричардса. Фотография эта была мне знакома, и снимали ее, видимо, когда-то в начале семидесятых. На ней Кейт выглядел здорово под мухарём — он прислонялся к стене, держа в одной руке бутылку «Джека Дэниела», а в другой — неизменную сигарету. На нем была футболка с надписью: «Тянет-потянет». Энджи села, а Дональд вскинул на меня глаза, когда я, заперев дверь на засов, вытащил из кобуры пистолет.
— Эй! — только и вымолвил он.
— Дональд, — сказала Энджи, — время нас поджимает, так что будем кратки.
— Ну и при чем тут ААФ, парень? — Он увидел пистолет в моей руке, и хотя я не поднял пистолета и тот болтался у меня где-то возле колена, Дональд отшатнулся, словно ему дали пощечину.
— Про ААФ — это мы наврали, — сказала Энджи. — Сядь-ка, Дональд. Немедленно.
Он сел. Это был бледный, тощий паренек, чьи светлые густые волосы, коротко подстриженные, торчали щеточкой над круглой, как яблоко, головой. Он бросил взгляд