чтобы его заморозили?
Он кивнул:
— До тех пор, пока не найдут средство от рака. А проснувшись, он все равно будет входить в число богатейших людей планеты, потому что одних только процентов с его капитала хватит на то, чтобы покрывать инфляцию вплоть до трехтысячного года.
— Погодите-ка, — сказал я. — После смерти, или там замороженный, или еще какой-нибудь, разве сможет он следить за тем, как расходуются деньги?
— То есть разве сможет он уберечь их от хищения, если на них позарюсь я или тот, к кому перейдут дела после меня?
— Да.
— Следить за этим станет частная аудиторская фирма.
Я на секунду прислонился к стене, пытаясь осмыслить услышанное.
— Но эта аудиторская фирма приступает к делу лишь после его смерти или замораживания. Так?
Он прикрыл глаза и кивнул.
— И когда же состоится морозильная процедура?
— Завтра.
Я засмеялся, настолько дико и обидно это мне показалось.
— Не смейтесь. Он сумасшедший, но смеяться над ним или сбрасывать его из-за этого со счетов не стоит. Лично я не верю в криогенные разработки. Но что, если я ошибаюсь, а он, напротив, прав? Знаете, мистер Кензи, он еще попляшет на наших похоронах.
— Только если вы не измените завещание, — сказал я. — В его плане есть одна прореха, не правда ли? Даже если он и проверит завещание перед тем, как лезть в этот свой холодильник, или как там эта штука называется, вы все равно сможете его изменить или заменить его другим завещанием, не правда ли?
Он сделал несколько глотков из бутылки «Эвиана».
— Дело щекотливое и трудное, но возможное.
— Чудесно. Где же теперь находится Дезире?
— Понятия не имею.
— Ладно. Берите пальто.
— Что?
— Вы едете со мной, Дэниел.
— И не подумаю! У меня назначены встречи.
— В моем пистолете несколько пуль, у них там тоже назначена встреча. Ясно?

37

На Стейт-стрит мы взяли такси и двинулись против потока машин утреннего часа пик в направлении Дорчестера.
— Вы давно работаете на Тревора? — спросил я.
— С семидесятого года.
— Больше, чем четверть века, — подсчитал я.
Он кивнул.
— И прошлой ночью вы все это кинули псу под хвост ради того, чтобы прикоснуться к телу его дочери.
Рука его поползла вниз — он теребил складку брюк, пока отворот их не лег на начищенный до блеска ботинок так, как надо.
— Тревор Стоун, — сказал он и откашлялся, — это чудовище. Люди для него — это вещи ему на потребу. Хуже, чем вещи. Он их покупает, продает, торгует ими, а потом, когда они больше не нужны, он выбрасывает их в мусорный бак. Дочь его, признаюсь, я долго считал полной его противоположностью. В первый раз, когда мы с ней занялись любовью...
— Когда это было?
Он поправил галстук.
— Семь лет назад.
— Когда ей было шестнадцать.
Он глядел на разделенные сеткой полосы движения на автостраде.
— ...я решил тогда, что она ангел небесный. Безупречно красивая, добрая, участливая — словом, как раз те качества, которых не хватало отцу. Но с течением времени я понял, что это все игра. Что она просто хороший лицедей, лучше, чем ее отец. А по существу ничем от него не отличается. Но, будучи пожилым, давно утратившим наивность человеком, я пересмотрел свой взгляд на ситуацию и, насколько это было возможно, использовал ее в своих интересах. Дезире использует меня, я же — ее, и оба мы молим Господа о скорейшей кончине Тревора Стоуна. — Он улыбнулся. — Может быть, она и не лучше своего отца, зато красивее и в постели с ней куда забавнее.

* * *

Нельсон Ферраре взглянул на меня мутным взглядом и почесался через ткань халата. В открытую дверь на меня пахнуло застарелыми запахами пота и плохой еды, пропитавшими его квартиру.
— Так ты хочешь, чтобы я присмотрел за этим парнем?
Дэниел Гриффин выглядел жутко испуганным, сам Нельсон еще не успел его напугать, хотя и должен был бы. Напугала его квартира Нельсона.
— Ага. До полуночи. Три сотни баксов.
Он протянул руку, и я вложил в нее банкноты.
Он отступил от двери со словами:
— Заходи, старичок.
Я толкнул Дэниела Гриффина через порог, и тот неверными шагами направился в гостиную.
— Прикрутишь его наручниками к чему-нибудь там при необходимости, Нельсон. А бить не надо. Совсем не надо, ни капельки.
Нельсон зевнул:
— За три-то сотни я ему и завтрак сделаю. Жаль, повар я никудышный.
— Это возмутительно! — воскликнул Гриффин.
— А в полночь пусть отправляется на все четыре