имевшиеся материалы. Здесь было все, что он обнаружил на дискетах. Дискеты он также вернул, сделав для себя копии.
Мы с Энджи уставились на кипу бумаг перед нами, пытаясь решить, с чего начать, но тут зазвонил телефон.
— Алло, — сказал я.
— Нам нужны наши дискеты, — произнес голос в трубке.
— Да уж наверное, — усмехнулся я и, отведя на секунду трубку ото рта, сказал Энджи: — Им нужны дискеты.
— Ну, находка переходит к нашедшему, — подсказала она.
— Находка переходит к нашедшему, — повторил я в трубку.
— Что, трудновато стало расплачиваться в последнее время, а, мистер Кензи?
— Простите?
— Вам, должно быть, потребуется позвонить сейчас в ваш банк, — сказал голос. — Даю вам десять минут. А потом уж постарайтесь, чтоб телефон ваш был свободен — я перезвоню.
Повесив трубку, я немедленно прошел в спальню за бумажником.
— Что случилось? — спросила Энджи.
Я покачал головой и, позвонив в «Визу», получал ответы, один за другим, нескольких автоматов, пока наконец мне не ответил живой голос. Я назвал номер своей карточки, дату истечения срока и индекс.
— Мистер Кензи? — осведомилась женщина на проводе.
— Да.
— Обнаружено, что ваша карточка поддельная.
— Простите, что вы сказали?
— Она поддельная, сэр.
— Этого не может быть. Ее выдали мне вы.
Она устало вздохнула:
— Нет, не мы. Внутреннее компьютерное расследование выявило, что ваша карточка и номер появились после взлома наших счетов три года назад.
— Это совершенно невозможно! Карточка выдана вами!
— Я уверена, что это не так, — сказала она певучим ласковым голосом.
— И что все это значит, черт побери?
— Наши юристы свяжутся с вами, мистер Кензи. Как свяжется и представитель Центральной коллегии отдела компьютерных и почтовых мошеннических операций. Всего хорошего.
И она повесила трубку, звучно щелкнув мне в ухо.
— Патрик? — сказала Энджи.
Я опять покачал головой и набрал телефон банка. Я вырос в бедности, в вечном паническом страхе перед безликими чиновниками-бюрократами и требующими оплаты кредиторами, глядевшими на меня сверху вниз и оценивавшими меня в зависимости от количества денег на моем банковском счете, признававшими мое право на заработок или лишавшими меня этого права, судя по тому, с какими средствами и возможностями я начинал. Последние десять лет я работал как каторжный, зарабатывая, копя и приумножая доходы. Я не желаю больше быть бедным, говорил я себе. Нет. Хватит.
— Ваши банковские счета заморожены, — сообщил мне мистер Перл, служащий банка.
— Заморожены, — повторил я. — Объясните, что это значит.
— Деньги ваши конфискованы финансовой инспекцией.
— По судебному иску?
— До выяснения, — сказал он, и в его голосе я вновь услышал это — услышал презрение. Услышал то, что постоянно слышат бедняки — слышат от банкиров, кредиторов, торговцев. Презрение, потому что бедняки — люди второго сорта, они тупы, ленивы, слишком бесхарактерны и вялы, чтобы суметь удержать деньги законным путем и приносить пользу обществу. Уже лет семь, как со мной перестали разговаривать этим тоном, лет семь, если не десять, и я оказался к этому не готов. Я тут же смешался.
— До выяснения, — повторил я.
— Да, я сказал именно так. — Голос его был сух, спокоен, голос человека солидного, хорошо защищенного в жизни. Так можно ответить собственному ребенку на вопрос: «Можно мне взять автомобиль, папа?»
Но я сказал другое:
— Мистер Перл, — сказал я.
— Да, мистер Кензи.
— Вам известна юридическая фирма Хартмана и Хейла?
— Разумеется, известна, мистер Кензи.
— Отлично. Они свяжутся с вами. Вскоре. И лучше бы этому выяснению...
— Всего хорошего, мистер Кензи. — Он повесил трубку.
Энджи обошла вокруг стола и положила одну ладонь мне на спину, а другую — на правое плечо.
— Патрик, — сказала она, — ты бледный как смерть.
— Господи, — проговорил я. — Господи боже...
— Все будет хорошо, — попыталась успокоить меня Энджи. — Они не посмеют.
— Вот смеют же.

* * *

Когда через три минуты зазвонил телефон, я схватил трубку после первого же сигнала.
— С деньгами туговато стало, мистер Кензи?
— Когда и где, Мэнни?
Он хохотнул:
— О, судя по всему — как бы это выразиться? — вы сникли, мистер Кензи.
— Когда и где? — повторил я.
— На Прадо. Знаете, где это?
— Знаю. Когда?
— В полдень, — сказал Мэнни. — Ноль-ноль. Хе-хе.
Он повесил трубку.
Все в этот день словно