под маской психологии.
— Но психология, — сказала Энджи, — и сама по себе является религией.
— Это верно. Но она не оформлена в организацию.
— Вы хотите сказать, что адепты и мэтры психологии и психоанализа не сводят воедино свои рекомендации?
Ричи слегка пихнул мою кружку с кофе своей:
— Именно.
— Итак, — сказал я, — какова конечная цель?
— "Утешения в скорби"?
— Нет, «Котлет от Макдональдса»! — вспылил я. — О чем мы с тобой говорим-то?
Ричи понюхал свой кофе:
— Это что, двойной кофеинизированный?
— Ричи, — проговорила Энджи, — ну пожалуйста!
— Конечной целью «Утешения», как мне это видится, является вербовка членов Церкви Истины и Откровения.
— Тебе удалось доказать их связь? — спросила Энджи.
— Ну, не настолько, чтобы я мог это тиснуть в печати, но вообще между ними есть связующие нити. Церковь Истины и Откровения, насколько нам это известно, располагается в Бостоне. Так?
Мы кивнули.
— Каким же образом они управляются из Чикаго? И недвижимостью их занимается Чикаго, и вопросами юридическими, которые в настоящее время состоят в том, как бы убедить Финансовую инспекцию в правильности ее вненалогового статуса?
— Ну, может, им просто нравится Чикаго? — предположила Энджи.
— Как нравится и «Утешению», — добавил: Ричи. — Потому что всеми их финансовыми делами ведают одни и те же чикагские фирмы.
— Так, — сказал я, — и сколько же времени потребуется, чтобы можно было обличить их в печати?
Ричи откинулся на спинку стула, потянулся и зевнул.
— Как я и сказал, не меньше двух недель. Все здорово закамуфлировано всякими подставными фирмами и теневыми организациями. Пока что я могу сделать вывод о связи «Утешения» с Церковью Истины и Откровения, но доказать это не могу. К Церкви, однако, не подкопаешься.
— А к «Утешению»? — спросила Энджи.
Он улыбнулся:
— Да я их в порошок сотру!
— Каким образом? — поинтересовался я.
— Помните, что я говорил вам насчет этапов во всех этих степенях, что это одно и то же? Можно сказать — если посмотреть на дело сквозь розовые очки, — что они разработали четкую единую систему, действующую более или менее хитро в зависимости от степени скорби, которая обнаруживается у пациента.
— Но если отбросить розовые очки...
— Как и должен сделать газетчик...
— Само собой.
— Тогда, — сказал Ричи, — все это оборачивается первоклассным мошенничеством. Взглянем, например, еще разок на этапы степени второй, не забывая о том, что все эти этапы в различных степенях — это одно и то же под разным соусом и разными названиями. Этап первый, — продолжал он, — это Честность. В целом это полная откровенность с вашим первоначальным консультантом относительно того, кто вы есть и что вас особенно угнетает и мучит. Далее вы движетесь к этапу Обнажения, то есть полностью раскрываете свое внутреннее "я".
— Перед кем? — спросила Энджи.
— На этом этапе — перед вашим первоначальным консультантом. Практически все мелочи, которые вы постеснялись рассказать на первом этапе — в детстве вы убили кошку, изменяли жене, растратили какие-нибудь фонды, что бы там ни было — предполагается, что все это должно выплыть наружу на втором этапе.
— И предполагается, что все это легко и просто должно сорваться у вас с языка? Вот так, моментально? — Я щелкнул пальцами.
Ричи кивнул, встал, налил себе еще кофе.
— Практикуется стратегия, при которой клиент рассказывает все до мельчайших деталей. Вы начинаете признания с чего-нибудь основополагающего — махинаций с налогами, например. Затем следует какая-нибудь последняя ваша ложь. Потом что-нибудь дурное, что вы сделали на прошлой неделе и чего вы стыдитесь. И так далее, и так далее. Все двенадцать часов.
Энджи тоже подошла к кофеварке.
— Двенадцать часов?
Ричи достал из холодильника сливки.
— И даже больше, если это требуется. На дискетах есть доказательства тому, что во время «курсов интенсивной терапии» беседы продолжались девятнадцать часов.
— Но это противозаконно.
— Для полицейских — да. Давай поразмыслим, — сказал Ричи, садясь напротив меня. — Если коп в нашем штате станет допрашивать подозреваемого хоть на секунду дольше двенадцати часов, это сочтут нарушением гражданских прав подозреваемого, и что бы ни сказал тот по прошествии двенадцати часов или раньше, судом принято не будет. Очень разумное правило.
— Ха! — воскликнула Энджи.
— Вам, служителям правопорядка,