я. — Обхохочешься.
Энджи оплатила счет частью наличных, которые мы получили в то утро от Тревора Стоуна, и мы всей компанией с шумом вывалились на улицу.
На Стоутон-стрит Бубба и Нельсон поспорили насчет того, какой из стриптиз-клубов больше отвечает их изысканным вкусам, а братья Туоми стали толкать друг друга в сугроб и драться на кулачках.
— Какого кредитора ты разозлил на этот раз? — поинтересовалась Энджи.
— Ума не приложу, — сказал я. — Я уверен, что у меня все уплачено.
— Патрик, — произнесла она тоном, каким иногда говорила со мной мама. Она даже нахмурилась точь-в-точь как мама.
— Ты же не станешь журить меня и грозить мне пальцем, правда ведь, Энджи?
— Ну, значит, они не получили чека, — сказала она.
— Гм... — сказал я, потому что это было единственное, что я мог сказать в такой ситуации.
— Так вы идете с нами, ребята? — спросил Бубба.
— А куда?
— В «Милашку Монс». В Согасе.
— Ага, — согласилась Энджи. — Разумеется, идем, Бубба. Только дай я сперва пятьдесят долларов разменяю, чтобы было что сунуть им в набедренные повязки.
— Ладно. — Бубба замедлил ход.
— Бубба, — сказал я.
Он взглянул на меня, потом на Энджи, потом опять на меня.
— О, — вдруг воскликнул он, тряхнув головой, — так вы смеетесь!
— Смеюсь? — Энджи прижала руку к груди.
Бубба сгреб ее за талию и приподнял одной рукой, так что пятки ее очутились где-то возле его колен.
— Я буду скучать по вам.
— Мы завтра увидимся, — сказала она. — А сейчас опусти меня на землю!
— Завтра?
— Мы же договорились, что проводим тебя в тюрьму, — напомнил ему я.
— Ах да, это здорово!
Он опустил Энджи, и она сказала:
— А возможно, тебе и требуется некоторый отдых.
— Требуется, — вздохнул Бубба. — Устал я за всех думать.
Проследив за его взглядом, я увидел, как Нельсон прыгнул в кучу-мала из братьев Туоми и все вместе они покатились с льдистого края сугроба, тузя друг друга и дико хохоча.
Я бросил взгляд на Буббу.
— У каждого из нас свой крест, — сказал я ему.
Нельсон сбросил Игги с сугроба на капот припаркованной машины, от чего включилась сирена сигнализации. Сирена так и взвыла в ночи, а Нельсон сказал: «Ух-ох!», — после чего все трое разразились новым взрывом смеха.
— Понял, о чем я? — сказал Бубба.

* * *

Что произошло с моей кредитной карточкой, я узнал только на следующее утро. Автоматический оператор, с которым я связался по возвращении домой, сообщил мне только то, что номер моей кредитки «пропущен». Когда я спросил, что означает в данном случае слово «пропущен», автомат проигнорировал мой вопрос, добавив своим монотонным компьютерным голосом, что для нового выбора требуется нажать кнопку «один».
— Не думаю, что у меня много возможностей выбора, если номер пропущен, — сказал я ему, после чего вспомнил, что разговариваю с компьютером. Потом я подумал, что пьян.
Когда я вернулся в гостиную, Энджи уже спала. Она лежала на спине. Экземпляр «Истории служанки», соскользнув с ее груди, покоился в кольце ее рук. Наклонившись над ней, я отнял у нее книжку, и Энджи, слегка застонав, перевернулась на бок и, ухватив подушку, зарылась в нее подбородком.
В этой позе я обычно и заставал ее каждое утро, входя в гостиную. Она не столько погружалась в сон, сколько зарывалась в него, как в нору, сворачиваясь в тугой комок, так что тело ее занимало не больше четверти пространства постели. Я опять наклонился над ней и отвел от ее носа упавшую прядь волос, на лице ее мелькнула улыбка, и она еще глубже зарылась в подушку.
Когда нам было шестнадцать, мы с ней переспали. Лишь однажды. Для обоих это было впервые. В то время ни она, ни я, возможно, и не подозревали, что в последующие шестнадцать лет это не повторится. Однако это не повторилось. Она, как говорится, жила своей жизнью, я — своей.
Ее жизнь состояла из двенадцати лет брака, неудачного, мучительного брака с Филом Димасси. Моя же — из мимолетной женитьбы на ее сестре Рене и череды случайных, на одну ночь, связей и кратких романов, грубых и настолько предсказуемых, что я первый бы посмеялся над ними, не будь я так ими занят.
Четыре месяца назад мы стали опять оставаться в ее спальне на Хоуэс-стрит, и это было прекрасно, прекрасно до боли, словно единственным смыслом моей жизни было добраться наконец до этой постели и этой женщины, дожить до этого мгновенья. А потом Эвандро Арухо и Джерри Глинн,