меня Энджи.
— Кофе в соседней комнате, — сказала Дезире и вышла.
Я сел в постели, снял часы с туалетного столика. Десять утра. Я проспал шесть часов, а впечатление было такое, будто прошло всего лишь шесть минут. До этой ночи я не спал по меньшей мере часов сорок. Но нельзя же спать целый день.
Энджи, однако, судя по всему, была готова так и сделать.
Она свернулась в тугой пренатальный комок — позу, в которой я привык ее заставать все эти месяцы на полу моей гостиной. Простыня у нее задралась до талии, и я протянул руку и прикрыл ее, подоткнув простыню под угол матраса. Энджи не пошевелилась и даже не застонала, когда я встал с кровати. Как можно тише я надел джинсы и футболку с длинными рукавами и направился к двери, соединявшей наши номера, потом остановился, вернувшись, подошел к кровати со стороны Энджи и, став на колени, коснулся ладонью теплого лица и тихонько поцеловал ее в губы, ощутив ее запах.
В последние двадцать два часа в меня стреляли, меня вышвырнуло из движущейся машины, я получил трещину плечевой кости, раны от множества впившихся в мое тело стеклянных осколков. Я потерял почти литр крови и подвергся двенадцатичасовому допросу в удушающей жаре шлакобетонной коробки. Но странным образом прикосновение теплой щеки Энджи к моей ладони преобразило все это в сплошное счастье.
Найдя на полу у двери в ванную свою перевязь, я сунул в нее свою онемевшую руку и пошел в соседний номер.
Тяжелые темные шторы там были задернуты от солнца, и единственный свет в комнате шел от маленького ночника на тумбочке. Дезире сидела в кресле возле тумбочки и пила кофе, как мне показалось, совершенно голая.
— Мисс Стоун?
— Входите. И зовите меня Дезире.
Она встала, а я вгляделся в полумрак и только тогда понял, что на ней французские бикини цвета темных медовых сот, то есть лишь чуть-чуть светлее ее кожи. Волосы ее, когда, подойдя, она передала мне в руки чашку с кофе, оказались гладко забранными назад.
— Не знаю, понравится ли вам, — сказала она. — Сливки и сахар на кухонном столике.
Я зажег еще один свет, пошел в кухонный отсек и нашел там на столе возле кофеварки сахар и сливки.
— Поплавали? — Я вернулся к ней.
— Просто чтобы голова прояснилась. Действует лучше, чем кофе.
Возможно, голова ее и прояснилась, моя же, наоборот, пошла кругом.
Она опять уселась в кресло, которое, как я теперь догадался, защищал от капелек воды на ее коже и влаги бикини банный халат, видимо потом скинутый ею.
Она сказала:
— Надеть мне это опять?
— Делайте, как вам удобнее. — Я сел на край кровати. — Что случилось?
— Вы про что?
Она покосилась на свой халат, но надеть его не надела, а, согнув ноги в коленях, положила ступни на краешек кровати.
— Так что же случилось? Думаю, вы разбудили меня неспроста.
— Через два часа я улетаю.
— Куда?
— В Бостон.
— Не считаю это разумным поступком.
— Знаю. — Она стерла испарину с верхней губы. — Но завтра вечером моего отца не будет дома, а мне необходимо туда войти.
— Зачем?
Она наклонилась вперед, прижав грудь к коленям.
— У меня там остались вещи.
— Вещи, за которые стоит умереть?
Я все пил и пил кофе, словно только внутри чашки могла таиться разгадка.
— Это вещи от мамы. Они много что говорят моим чувствам.
— Когда он умрет, — сказал я, — я уверен, что вещи эти останутся в доме. Тогда и возьмете их.
Она покачала головой:
— К тому времени, когда он умрет, кое-чего, необходимого мне, может там уже не оказаться. А тут — стоит мне быстро проникнуть домой в вечер, в который, как мне известно, отца там не будет, и все в порядке — я буду свободна.
— Как вы узнали, что его не будет дома?
— Завтра вечером состоится ежегодное собрание акционеров крупнейшей из отцовских компаний «Консолидейтед петролеум». Собрание это регулярно проводится в зале «Гарвард-клуба» на Федерал-стрит в один и тот же день и час, неизменно, что бы ни случилось.
— Зачем ему это? Все равно на будущий год он присутствовать там не сможет.
Она поставила чашку с кофе на тумбочку и откинулась на спинку кресла.
— Вы все еще не поняли, что такое мой отец, не правда ли?
— Нет, мисс Стоун, наверное, не понял.
Она кивнула, потом рассеянно сняла указательным пальцем бусинку воды с левой лодыжки.
— Мой отец в глубине души не верит, что умрет. А если и верит, то надеется использовать все оставшиеся у него ресурсы и купить