налажена служба секьюрити, она славится на всю страну. Но связи Тревора Стоуна, видимо, позволяют ему обойти и ее.
— Черт, — сказал я.
Мы остановились возле арендованного Чезвиком лимузина. Шофер открыл перед ним дверцу, но Чезвик покачал головой и вновь обернулся к нам:
— Может, вернетесь со мной?
Я тоже покачал головой, о чем моментально пожалел: девушки-барабанщицы все еще упражнялись там на своих инструментах.
— Нам еще предстоит тут связать некоторые концы с концами, — сказала Энджи, — а также решить до нашего возвращения, как нам быть с Тревором.
— Хотите моего совета? — Чезвик бросил на заднее сиденье лимузина свой портфель.
— Конечно.
— Держитесь от него подальше. Побудьте здесь до его смерти. Может быть, он оставит вас в покое.
— Но это невозможно, — сказала Энджи.
— Я тоже был бы другого мнения, — вздохнул Чезвик, — но слышал одну историю об этом Треворе Стоуне. Возможно, это слух, сплетня, но, так или иначе, в начале семидесятых один профсоюзный лидер в Эль-Сальвадоре поднял какую-то бучу, угрожающую финансовым интересам Тревора Стоуна в банановом, ананасовом и кофейном бизнесе. Тревор, как рассказывают, лишь несколько раз поднял телефонную трубку, и однажды рабочие одной из его кофейных фабрик, просеивая кофейные зерна в контейнере, вдруг отрыли там ногу, потом руку. А потом и голову.
— Профсоюзного лидера? — спросила Энджи.
— Нет, — сказал Чезвик. — Его шестилетней дочери.
— Господи Иисусе, — только и вымолвил я.
Чезвик рассеянно похлопал по крыше лимузина, глядя на залитую желтым светом улицу.
— Профсоюзного лидера и его жену больше никто не видел. Они пополнили собой местную сводку пропавших без вести. И с тех пор на предприятиях, которыми владел Стоун, ни о каких забастовках и речи не было.
Мы пожали руки друг другу, и он влез в лимузин.
— И последнее, — сказал он, когда шофер уже был готов захлопнуть дверцу.
Мы наклонились к нему.
— Позавчера поздно вечером кто-то совершил налет на контору Хемлина и Коля. Украли офисное оборудование. Я слышал, тамошние копировальные машины и факсы стоят кучу денег.
— Наверное, — согласилась Энджи.
— Видимо, так и есть. Потому что ворам, чтобы забрать то, что они себе наметили, пришлось пристрелить Эверетта Хемлина.
Мы молча стояли, пока он усаживался в машину, пока она тронулась и поползла по улице, а потом свернула вправо к автостраде.
Рука Энджи нашла мою руку.
— Мне так жаль, — шепнула она. — Жаль Эверетта, жаль Джея.
Я моргал, пытаясь смахнуть с ресниц что-то, застилавшее мне зрение.
Энджи сильнее сжала мою руку.
Я взглянул вверх, на небо, которое было таким густо-синим, что цвет этот казался даже неестественным. И еще одну вещь я заметил тут, на юге, — весь этот роскошный, цветущий, яркий край казался фальшивой подделкой по сравнению с его более уродливыми северными подобиями.
Ведь и в безупречности есть что-то уродливое.
— Хорошие они были люди, — тихо проговорила Энджи.
Я кивнул:
— Да. Прекрасные.

29

Мы пешком отправились по Сентрал-авеню к стоянке такси, которую нам с неохотой указал офицер полиции.
— Чезвик сказал, что нам следует ожидать от них еще новых неприятностей — они обвинят нас в нарушении правил обращения с оружием за то, что мы стреляли в черте города, или еще чего-нибудь придумают.
— Обвинение окажется несостоятельным, — сказала Энджи.
— Возможно.
Стоянку мы нашли, но она была пуста. Сентрал-авеню или, по крайней мере, та ее часть, где мы очутились, выглядела необычно угрюмой, неприветливой. На замусоренной парковке возле подсвеченного винного магазина трое пьяниц дрались не то из-за бутылки, не то из-за курева, а через улицу компания замызганных подростков, высматривающая себе жертву со скамейки напротив «Гамбургеров», по очереди затянулась сигаретой с марихуаной и уже нацелилась на Энджи. Конечно, я с моим забинтованным плечом и рукой на перевязи не должен был казаться им серьезным препятствием, но при ближайшем рассмотрении и когда я вперил в одного из них усталый, но пристальный взгляд, подросток предпочел отвернуться и переключиться на что-то другое.
На стоянке высился плексигласовый навес, и влажная жара заставила нас прислониться к нему, чуть ли не рухнув возле его стены.
— Дерьмово выглядишь, — сказала мне Энджи.
Приподняв бровь, я окинул взглядом ее порезанное лицо, синяк на правом виске, вмятину