которым было глубоко наплевать на саму душу их народа. Что он будет сопротивляться, даже вопреки их смертоносному дождю, который без разбора сжигал военных, штатских, дома, поля и сами джунгли. Веками вьетнамцы оттачивали свое военное мастерство. Кто лучше их знал вкус смерти? И как бешеные псы они вцепились в глотки друг друга, а также незваных пришельцев.
Для М. Мабюса, ведущего сейчас свою машину сквозь окутанный тьмой Нью-Йорк, этот Вьетнам жил в душе, как огонь живет под слоем пепла: уголь, тлеющий во тьме ужаса и смерти. Этот Вьетнам распял его, как Иисуса, на кровавом кресте страданий.
Великий Будда. Его полусонные, спокойные глаза видят весь мир. И не только мир людей, но и бесконечные уровни существования, в которых может пребывать дух, как и высшие сферы, где обитают святые, демоны и дьяволы.
Но в какой-то момент, думал М. Мабюс, что-то случилось с Великим Буддой, и его глаза стали ему изменять. Иначе бы он не допустил картины, которая вновь и вновь оживала в памяти М. Мабюса.
Устав от вечных сражений, он проделал долгий путь к святому месту, чтобы очистить свой дух от ненависти и скверны убийства.
Но в этих усталых глазах он не увидел отражения бесконечных уровней существования и даже отражения мира людей. Да и глаз самих не увидел, потому что все пространство храма перед изваянием было заполнено человеческими черепами. Кто убил этих людей? Американцы? Китайцы? Люди с юга, которые тоже называли себя вьетнамцами? Этого он не знал. А чьи останки это были? Северных вьетнамцев? Южных? Китайцев? Американцев? Невозможно узнать. Да и неважно все это. Важна лишь смерть, и эта смерть теперь царила повсеместно.
М. Мабюс, перед глазами которого все еще стояли эти картины смерти, оставил машину за ближайшей автобусной остановкой.
В своих долгих скитаниях по Индокитаю мосье Мабюс долго и упорно собирал сведения о главных искусствах каждого региона. Так он называл боевые искусства.
Например, он провел довольно долгое время на Суматре, изучая таинственную дисциплину под названием «пентьяк-силат». По преданию, основу этой дисциплине заложила одна крестьянка, наблюдавшая своими глазами смертельную схватку тигра с чудовищных размеров птицей. Она развила принципы, подмеченные ей во время этого боя.
«Пентьяк-силат» использует оружие, данное человеку природой: костяшки пальцев, сами пальцы, ребро ладони, пятка ноги и т. д. Искусство состоит в том, чтобы каждому из этих видов оружия найти наилучшее применение, обратив их против соответствующих частей тела противника. Поэтому мастер этого вида борьбы всегда вооружен, даже когда он парится в бане или спит. И, конечно, разрозненные приемы объединены в систему элементом духовности, что характерно для всех древнейших понятий Индонезийского архипелага.
«Пентьяк-силат» помог М. Мабюсу разделаться с полицейским и избавиться от его тела на дне сухого оврага на расстоянии пяти тысячи ярдов от того места, где убил его. Он завалил тело камнями так, что даже дикие животные не унюхают его присутствия.
Затем он выключил все огни на полицейской машине, освободил тормоз и, держась за руль через открытую дверцу, отвел машину подальше, чтобы ее не было заметно с шоссе. Все это у него заняло не больше десяти минут. Гораздо больше времени потребовалось, чтобы ликвидировать следы крови в салоне его собственной автомашины.
Теперь он наблюдал через улицу, как человек, за которым он, как тень, давно следовал, входит в жилой дом. Он обдумывал, каким приемом он выведет из строя этого человека, после того, как узнает от него все, что ему надо. Указательным и средним пальцами в глаза? Или костяшками пальцев в лоб? Или четырьмя костяшками пальцев в солнечное сплетение?
М. Мабюс посмаковал боль, которую вызывает каждый из этих приемов в отдельности, потом как серия. Так жонглер обдумывает свой номер с полосатыми мячиками. Он даже закрыл глаза, представляя, какие круги вызовет камешек, брошенный им в воду.
Он так мал, так ничтожен, по сравнению с космосом, в который он вперил свой немигающий взгляд. Но какой властью над жизнью людей он обладает!
Теперь пора, подумал М. Мабюс, вдыхая запах горелой человеческой плоти, достающий его даже в кабине вертолета, стрекочущего в дымном небе, — и он закричал в душе, стараясь перекрыть вопли людей, горящих заживо на земле.
Наблюдая за этим ужасом разрушения,