операция. Для нас вон те мужчины и женщины, что лежат там в пыли, коммунистические лазутчики. Но ты смотришь на это иначе. Ты не только проливаешь свою кровь здесь, ты и душою кровоточишь. Ты что, забыл о воинственной природе вьетнамцев? Они постоянно стремились подчинить своему влиянию своих менее агрессивных соседей, как, например, кхмеров.
— Мы все кровоточим здесь душою, — возразил Доминик. — Только ты слишком упрям, чтобы признаться в этом. Я думаю, мы все время от времени задаемся вопросом, а не ненавидит ли нас Транг еще больше, чем он ненавидит своих северных собратьев? И природа вьетнамцев не имеет ничего общего с тем, что сделали с ними французы, и ты это сам прекрасно понимаешь.
— Пусть тот, кто без греха, первым бросит свой камень. Кажется, так сказано в Библии?
— В общих чертах, так. — Он хмуро оглядел груду тел на деревенской улице. — Ничто не снимет с наших плеч тяжесть этой трагедии.
— Трагедия? Это слишком мягко сказано, если имеешь в виду эту сраную войну, — заметил Сив. — Это слово можно употреблять, сидя в мягком кресле у себя дома, размышляя о событиях, которые происходят в мире. А когда ты здесь, по пояс в крови и дерьме, другие слова приходят на ум при попытке описать здешний ад.
Теперь на улицу вышли собаки, обнюхивая землю, так щедро политую человеческой кровью. Люди ушли, освободив место для псов.
— Вьетнам изменил меня, а, вернее, изменил мое мировоззрение, — признался Доминик. — Я начал понимать, зачем я здесь, что хорошего я могу совершить, живя в этом мире. Я видел, как врачи суетятся, пытаясь залатать бедняг, наступивших на мину или подорвавшихся на гранате в джунглях. Это все, что они могут сделать: залатать. Излечить они не могут. А ведь врачи должны уметь лечить, на то они и врачи. Я хочу излечивать людей, и эта война подсказала мне, как я буду это делать. Наши парни, вернувшись домой после этого турне, будут нуждаться не только в физической реабилитации Им потребуется духовная помощь, потому что их душа изранена. И только Господь сможет в этом им помочь... Знаешь, Сив, в этой стране нет и не может быть истинной веры. Ты и сам это чувствуешь. Господь оставил это место Будде и Конфуцию. В этих джунглях Господь умер и все еще ждет своего воскресения. Тело можно зашить нитками с помощью стальной иглы, но сердце и душа нуждаются в ином лечении. Бедняги, которые выберутся из этого ада, тоже должны обрести свое спасение. И я хочу, вернувшись домой, помочь им ступить на эту тропу.

* * *

«...И не выйти живым никому», - пел Джим Моррисон.
Их привлекли к «подавлению очагов, создающих помехи продвижению», выражаясь военным языком. Отряд «ПИСК» летит на север, в районы Плейку и Контума. Быстрые вертолеты доставляют их, эмиссаров смерти, в глубь джунглей, пропахших гниющими растениями и разлагающимися человеческими телами.
Мясник обучает их многим штучкам, в том числе тому, как обезглавливать жертвы.
— Головы можно оставлять рядом с телом, — говорит он деловым тоном, — но все хрящи и сухожилия должны быть перерезаны. Тогда дух восточного человека не сможет улизнуть. Верно, Транг?
— Бесконечное колесо самсара, священный круг, будет поломано, — соглашается Транг голосом, лишенным всякого выражения.
— Мы должны не только убить чарли, — поучает Мясник, — но и сделать из него посмешище, на страх другим. Ясно?
Доминик качает головою.
— Не знаю, смогу ли я сделать это.
— Ты что? — удивляется Мясник. — Совесть не позволяет? — Он говорит с явным раздражением. — Гады, которых мы убиваем, подкладывают мины, оторвавшие к чертовой матери ноги не у одного бедняги. Ты здесь сколько времени находишься? Девять месяцев? Тогда скажи мне, сколько раз идущий рядом с тобой парень на твоих глазах задевал ногой веревочку, привязанную к взрывателю гранаты? Вот об этом думай, когда будешь отрезать этим выродкам их поганые башки.
Доминик качает головою.
— Не знаю...
— Он не знает! — передразнивает Волшебник. — Выслушай, приятель, одну из горьких жизненных истин: те, кто не могут, как люди, наслаждаться своей силой и мучить других, изобретают совесть и мучают сами себя. Другой альтернативы, как говорится, нет.
— Я...
Но прежде чем Доминик успевает продолжить, его перебивает Сив, уверяя Мясника:
— Не беспокойся, я с ним сам поговорю.
— Может, он не наш? — не унимается Терри. — Я не хочу, чтобы