за это на отца, — сказал Крис. — Он любил стравливать нас друг с другом, считая, что это способствует формированию характера. Мой отец большое внимание придавал характеру. Гордился своим кельтским происхождением. «Из семейства Хэев всегда выходили хорошие бойцы», — любил повторять он. Он был строг, пожалуй, даже суров с нами. Первое доброе слово, которое я слышал от него, да и то не в свой адрес, а в адрес Терри, я услышал из его уст, когда Терри приезжал на побывку из Вьетнама. Так что, естественно, проще всего для меня было считать отца виновным в том, что мы с братом как чужие. Но теперь, после смерти Терри, я начинаю думать, что не только его в том вина. Мы ведь и сами никогда не пытались выяснить, почему мы далеки друг от друга.

* * *

— Вы были правы, — сказал Данте. — Между Сутан Сирик и Декордиа есть связь. — У Мильо упало сердце. Неужели он был не прав, не поверив словам незнакомца насчет Сутан и Аль Декордиа?
— Очевидно, — продолжал Данте, — Декордиа познакомился с нею, когда приезжал сюда с месяц назад повидать Терри Хэя. Это было почти сразу после смерти его дочери. Она погибла в автокатастрофе: ее машина съехала с дороги во время дождя. Ей было девятнадцать лет.
Данте полистал свои записи.
— Так или иначе, Декордиа чувствовал симпатию к этой Сирик. Она выросла без родителей, и он — по возрасту и прочему — годился ей в отцы. Декордиа, он был такой, шибко привязчивый. Смерть его дочери сломила его.
Со страхом в сердце Мильо спросил:
— Могла мадемуазель Сирик убить его?
— Ни в коем случае, — ответил Данте. — Она была здесь, во Франции, когда Декордиа прикончили.
Мильо почувствовал такое глубокое облегчение, что у него даже слезы на глазах выступили. Быстро отвернувшись от Данте, он уставился в окно, за которым виднелась Военная Академия и парк Марсова Поля. Слава Богу, подумал он. Теперь надо постараться разузнать, что действительно на уме у того незнакомца.
— Ты не знаешь, кто убил Декордиа?
— Нет, — ответил Данте. — Я ничего не смог узнать об этом деле, кроме того, что он был обезглавлен, что само по себе весьма странно.
Странно действительно, подумал Мильо. Не менее странно и то, что незнакомый собеседник Логрази знает о подразделении ПИСК, которым Терри Хэй командовал во Вьетнаме, больше, чем он сам. Например, Мильо не слыхал про идею Терри Хэя обезглавливать свои жертвы. А теперь кто-то опять использовал ее, убивая Декордиа. Зачем?
Но Мильо тут же подумал, что это — не главный вопрос при данных обстоятельствах. Прежде всего надо разобраться в том, почему Декордиа был убит. Поскольку Сутан относилась к нему, как к отцу, совершенно неправдоподобно предполагать, что Терри вообще причастен к его убийству, как полагает незнакомец.
Но, с другой стороны, Декордиа и Терри Хэй действительно встречались месяц назад. Что они обсуждали? Считается, что они были врагами. Операция Белый Тигр, в разработке которой принимал участие Декордиа, была замыслена, чтобы лишить Терри влияния в им же созданной сети. Может, правда, что Декордиа хотел выйти из дела, как предположил незнакомец? И что он продал секретные сведения по операции Терри Хэю? Если это так, то, по всей видимости, сама мафия и ответственна за его смерть. Но, опять же, если это так, то незнакомец, который является эмиссаром главы мафии, должен быть в курсе этих дел.
Мильо откинулся в кресло и задумался о трагической иронии, заложенной в самой жизни. Он нашел ответ на один из вопросов, но это ни на шаг не приблизило его к истине. Теперь он стоял перед загадкой, внутренний смысл которой уже дал первые опасные ростки. Гудронированное шоссе серебристо переливалось в лучах множества рукотворных солнц — фонарей дневного света, выстроившихся вдоль него. Мосье Мабюс, думая, как всегда, о смерти и разрушении, от нечего делать включил радио, покрутил ручку настройки. Из динамика полился бархатный голос Ван Моррисона:
Порой я в хотел птицей в небо взлететь,
Порой я в хотел в синеву улететь,
Где дом недалек.
Рука, крутящая диск настройки, остановилась, и вместе с ней вся его душа, темная и страшная, замерла при звуке слов и гипнотизирующей мелодии негритянского спиричуал.
Порой чую я, что свобода близка,
Порой чую я, как свобода сладка,
Но дом все далек.
Эти простые слова брали за душу так, что Мабюс почувствовал, что ему трудно дышать. Обычно