от энергии, подобной холодному пламени, излучаемой им. Это был нож, описанный в священной книге, — самый маленький из трех предметов, составляющих Лес Мечей. — Его лицо перекосилось от боли, которой, казалось, не будет конца.
— И ты что, думаешь, я поверю тебе?
— А почему бы и нет? Будто сама не знаешь, что средняя часть, кинжал под названием Преддверие Ночи, принадлежал Терри Хэю? А теперь он у тебя.
— Ах ты, поганец! — Сутан сделала со святым отцом что-то такое, отчего у него глаза чуть не выкатились из орбит от боли.
Он без сил обвис на ее руках.
— Ну а теперь, — она встряхнула его, — ты мне скажешь всю правду!
Глаза священника медленно сфокусировались на ней. Боль стучала в висках, как молот по наковальне. — Я говорю правду. Терри Хэй согласился продать Преддверие Ночи. Однако пытался всучить нам подделку. Мне поручено завершить сделку, забрав у тебя настоящий кинжал.
Какая чушь! — думала Сутан. Неужели он не врет? Что бы Терри — ее Терри — держал у себя La Porte a la Nuit? Если это и было так, то почему он ей ничего не говорил? Конечно, он не мог не знать, что этот кинжал — если это не выдумка — значит для нее, человека с кхмерской кровью. Неужели она позволила бы его продать, вместо того, чтобы вернуть его в Камбоджу, где он был сделан?
С другой стороны, раз он изготовил подделку, значит, он и не собирался продавать настоящий кинжал. Тогда что он собирался с ним делать? Собрав у себя Лес Мечей, он смог бы стать полновластным хозяином всей провинции Шан. Суеверные местные князьки, которые свято верят в предначертания Муи Пуан о том, что демон Равана смешает небо с землей, но заставит всех подчиняться тому, кто обладает Лесом Мечей. А тех, кто откажется подчиниться ему, ждет страшная кара: ему придется коротать вечность в компании с демоном. Он выпадет из колеса жизни и будет лишен возможности возрождаться вновь и вновь. Для них это страшнее смерти: лишиться своей кармы. Более страшное наказание даже вообразить себе невозможно.
Так что же все-таки замышлял Терри? В какие свои тайны он не посвящал даже ее?
Внезапно Сутан почувствовала с ужасающей ясностью, что не знала человека, с которым прожила пять лет.
Ее взгляд снова сфокусировался на лице священника.
— Хотя я по-прежнему уверена, что ты врешь, но, сама не знаю, почему, пытаюсь поверить тебе. — Она следила за выражением его глаз. — Значит, Терри собирался продать La Porte a la Nuit. Кому?
Иезуит затряс головой.
— Этого я не могу тебе сказать, — прошептал он. — Меня убьют.
Сутан опять надавила ему на лицевой нерв, пока слезы не полились из его глаз и она сама не услышала, как скрежещут его зубы.
— Тогда ты умрешь сейчас, поганец! Или это именно то, чего ты хочешь?
— Он... Он убьет меня. — Слезы и пот заливали лицо священника.
— Кто?
— Данте, — еле слышно прошептал он. — Вьетнамец, который называет себя Данте.

* * *

Мосье Мабюс размышлял о Великом Будде, когда заметил, что его «источник информации» остановился напротив большого дома. М. Мабюс отстал от него на полтора квартала. Механически он сбросил скорость, но памятью он все еще был рядом с Великим Буддой.
Это была картина, о которой он не только часто думал, но которую постоянно оживлял в памяти во всех деталях. Будда лежал на правом боку, подперев голову ладонью правой руки. Таким его изобразил безымянный скульптор, вырезавший его фигуру из дерева много веков назад. Иностранные ученые, понаехавшие со всего света еще в те времена, когда Франция целовала взасос Юго-Восточную Азию и все сильнее сжимала ее в объятиях своей колониальной системы, уверяли, что знают с точностью возраст этого Будды. М. Мабюс никогда не верил им. Как можно доверять людям, которые в своем высокомерии изобрели для его вечной страны собственное название — Кохинхина?
Так или иначе. Великий Будда возлежал на своем позолоченном постаменте в храме как символ его божественного присутствия во Вьетнаме. Во всяком случае, М. Мабюс верил в его присутствие.
Верил до войны. До того, как французы, а за ними и американцы, пришли на его землю со своими автоматами, вертолетами и их смертоносным дождем.
Никто из них не хотел понять вечной истины — что Вьетнам вечен, и что он будет противиться любым попыткам оккупационных войск вырвать бразды правления над страной из рук его законных правителей и вручить их жадным политиканам,