шуршали по мокрой от дождя улице пустые такси. Час пик уже миновал, а театральный час еще не наступил. Так что поймать такси не проблема.
Крис не знал, куда податься и что делать. Столько много вариантов, но сознание, переполненное образами прошлого, отказывалось напрягаться даже для такого простого дела, как решить, чем заняться в этот вечер. Он стоял под каменным навесом здания, наблюдая за огоньками, плывущими мимо по мокрому асфальту, и вспомнился ему вдруг другой эпизод из прошлого, который он не любил вспоминать: он на взлетно-посадочной полосе военно-воздушной базы в Дувре, наблюдающий за тем, как солдаты сгружают цинковые гробы, прибывшие из Да Нанга. Он приехал сюда, чтобы забрать гроб своего друга.
Двадцатилетний Крис Хэй весь дрожит, несмотря на летнюю жару, от страшной мысли, время от времени накатывающей на него, что в одном из этих сверкающих гробов мог бы быть и его брат Терри, героически сражающийся в чужой стране. А они даже не попрощались...
Монотонные звуки дождя, который все не хотел прекращаться, все усиливались и усиливались, пока не вытеснили воспоминания.
Крис встряхнулся. Он поднял воротник пиджака и, сгорбившись под дождем, быстро пошел вниз по улице.
Добравшись до дома, он содрал с себя мокрую одежду и, оставшись в спортивных трусах и майке, посмотрел на свое отражение в большом зеркале на стене спальни.
Всякий, кто его увидел бы в этот момент, не мог бы не восхититься его мускулатурой. Высокий, широкоплечий, с узкими бедрами атлета. Его твердые мышцы обладали характерной удлиненностью — не бугристые наросты культуриста и не жилистые конечности бегуна на длинные дистанции — которой отличаются мышцы пловцов и велосипедистов.
Крис видел в зеркале другого человека. Этот человек был помоложе, часами мог заниматься аэробикой без признака усталости. Ему прочили победу в Тур де Франс, в велогонке, в которой велосипедист должен уметь поддерживать скорость свыше 25 миль в час на крутых альпийских подъемах. Это было в 1969 году, в том самом году, когда Терри уже увертывался от свистящих пуль в Юго-Восточной Азии.
В тот год велогонка была посвящена французской глубинке, и по сей день это сельская Франция осталась в памяти и в сердце Криса. Французская глубинка подняла его на вершину сияющей славы, и она же здорово стукнула его по носу, так что он вернулся домой совсем другим человеком. Юноша в цвете лет, беспредельной силы и выносливости, о котором знакомые итальянцы говорили как о настоящем risico, любящий жизнь и риск, куда-то исчез, исчез навсегда.
На сколько он старше теперь того юноши? Если считать годами, то не намного. Да и внешне он мало изменился. Все те же голубые глаза, волнистые черные волосы. Ни унции лишнего жира на лице и теле, минимум морщин. «Это в тебе проявляется твоя кельтская кровь, сын!» — бывало говорил ему отец. И, действительно, молодой Крис Хэй любил воображать себя кельтским воином, в доспехах, мечом отбивающегося от дюжины низкорослых пиктов где-то у каменных глыб Стоунхенджа.
Боже мой, подумал он, как давно это было! Но голос Сутан в телефонной трубке звучал у его уха всего мгновения назад.
Он выдвинул ящик антикварного французского стола, достал толстую пачку бумаги с машинописным текстом, перетянутую посередине резинкой. Он потянул за нее и она лопнула. Листы потрепаны по краям, все в пятнах. В правом верхнем углу — пометка, сделанная его рукой: Мугены, 1969.
Он не доставал эту рукопись уже много лет, и, просматривая сейчас некоторые страницы, он понимал, почему: глаза резала неуклюжесть многих предложений. Судорожным движением он сгреб этот бумажный хлам со стола, бросил в ящик и со стуком задвинул его.
Босиком прошел во вторую спальню, оборудованную как спортзал. У стены стояла штанга, рядом с тренажером, снабженным электронными приборами. Напротив, у окна — стационарный велосипед для тренировок. Крис взобрался на него и нажал на педали. Его глаза смотрели в окно, за которым не было ничего интересного: его квартира находилась на 30 этаже. И перед его умственным взором проплывали Тононле-Бэ, Шамо, Обань и Динье. Плечи его опять облегала желтая майка лидера велогонки Тур де Франс.
Через час он слез с велосипеда и пересел на тренажер. А потом еще потягал штангу, пока не почувствовал приятную усталость во всем теле и не пропотел хорошенько. Но и это не успокоило