является то, что истощаемся мы сами. И чтоб я стал умирать за такого человека! Ну уж дудки!
— Но Никсон говорит...
Лицо Волшебника передернулось от отвращения.
— Позволь мне сказать тебе кое-что о нашем добром президенте. У него больше власти, чем воли, чтобы ее осуществлять. Все, что он говорит, имеет одну цель — увернуться от щекотливых вопросов, возникающих у всякого, кто задумывался о передрягах, куда заводят его приказы. Помнишь Фреда Аллена, известного в прошлом комика? Как-то он сказал, что успех можно уподобить попыткам учить жену водить машину: рано или поздно закончишь в канаве. Вот туда и рулит наш Никсон, и я не собираюсь ему в этом помогать изнутри. Мы с Мясником собираемся заниматься совсем другим делом. Ну, как все это для тебя звучит?
Сив должен был признать, что звучит это вполне убедительно. Похоже, Волшебник один понимает, как справиться с неблагоприятными обстоятельствами в недружественном окружении. — Весьма интересно. Но перевод из одного подразделения в другое здесь осуществить трудно.
— Раз плюнуть.
— А как насчет Борка?
— Предоставь его мне, — ответил Волшебник. — Это уже не твоя проблема, Танцор.
— Не зря, видать, тебя зовут Волшебником, — улыбнулся Сив. Он так давно не улыбался, что ответственные за это лицевые мышцы начали атрофироваться. — Но с чего такой интерес к моей персоне?
— Мы вообще интересуемся хорошими людьми, — вмешался Мясник, выдвигаясь из тени, под прикрытием которой он до этого времени сидел. Симпатичный парень, отметил про себя Сив, и, кажется, немного моложе Волшебника, хотя война порой искажает возраст человека. — У меня есть свидетельства очевидцев о твоих подвигах в публичном доме.
Сив кивнул.
— Добро! — И протянул руку. Терри Хэй — он же Мясник — пожал ее со словами:
— Добро пожаловать в отряд ПИСК!

* * *

Транг тоже произвел на Сива большое впечатление, когда он познакомился с ним, но по другим причинам. Впечатление, надо сказать, он производил жутковатое, будто являясь олицетворением названия их отделения. Это был в прямом смысле этого слова големом, теплокровным телом без души и сознания. Глядеть в черные глаза Транга было все равно, что глядеть в бесконечность: трудно понять, что видишь перед собой, и только смутно осознаешь, что сюда лучше не смотреть.
Но Транг был в такой же мере правой рукой Волшебника, в какой Мун был правой рукой Мясника. Эти азиаты, по мнению Сива, занимали положение, которое можно было охарактеризовать как среднее между рабом и другом: уже не первое, но еще и не второе. Они были связаны со своими партнерами-американцами каким-то алхимическим элементом, для которого в словаре Сива не было эквивалента.
Транг напоминал Сиву его отца, гордого испанца, приехавшего в Америку искать счастья, бедного подносчика кирпичей на стройке, такого трудолюбивого, что он постоянно вызывал насмешки у его товарищей по работе. За его героический четырнадцатичасовой рабочий день его презрительно называли «двужильным испашкой».
Вергилий и Мясник не называли азиатов в своем отделении «косорылыми», но, в принципе, могли бы. Однажды он подслушал разговор Вергилия с Мясником, в котором Вергилий похвалялся: «Мун и Транг — мои псы. Когда я им говорю „алле!“, они прыгают. Они мне обязаны всем на свете, дружище. Так что, если ты чего-нибудь хочешь добиться от Муна, действуй через меня. Он мой, как и все вольнонаемные из отделения, и всегда моим останется».
Но однажды, когда дождь лил так, что даже «ПИСК» оказался запертым в четырех стенах, он подслушал еще один разговор, который показал, что это не совсем так.
Транг и Мясник за разговорами чистили оружие. Вроде бы болтали о пустяках, но, когда Сив подошел поближе, он понял, что небрежные интонации маскируют весьма серьезное содержание.
— Твоя семья живет далеко отсюда? — спросил Терри.
— Не близко, — ответил Транг. — Но и не далеко. Во Вьетнаме нет мест особенно удаленных. — Он вытер ствол своего АК-47. — Особенно во время войны.
— Ты, наверно, очень скучаешь по ним.
— Я уж и забыл, что значит жить с матерью, с семьей. — Он пожал плечами, продолжая свое дело. — Как Меконг, который и дает жизнь, и отнимает ее, война все это смыла. Теперь все это видится, как сон. Когда я сплю, я иногда оказываюсь вновь в своей деревне. — Он проверил, как работает боек. — А проснусь и вижу, что все, как было, а я