своим визитом четыре детектива из прокуратуры под видом пожарных, обремененные топорами, шлангами и прочей атрибутикой. Целью их посещения было ликвидировать небольшой пожар, таинственным образом возникший по причине короткого замыкания в подвальной части помещения. Пока они поливали, рубили, колотили, кричали и препирались, им удалось незаметно подключиться к телефонной линии, чтобы обеспечить источник питания «жучкам», которые они разместили на подвальном потолке и, соответственно, на полу расположенной выше залы. Этот передатчик размером в пятидесятицентовую монету располагался непосредственно под престижным угловым столиком, который давно облюбовал для себя Фрэнки Палумбо. Хозяин ресторана «Романо» дал «пожарным» на прощание четыреста долларов, поскольку знал, что именно пожарные — самые большие воришки, и ему еще повезло, что они не приложились к контрабандному двадцатилетней выдержки виски, хранившемуся вдоль стены напротив пожарного крана и телефонного коммутатора.
В три часа тридцать минут двадцать восьмого декабря, в то самое время, когда Сара, Хите и Молли плескались в ласковых теплых волнах рядом с родительским домом в Сент-Барте, Майкл сидел в припаркованной машине вместе с помощником окружного прокурора по имени Джорджи Джардино, знаменитым своей ненавистью к гангстерам.
Дед Джорджи родился в Италии и получил американское гражданство только после пяти лет жизни в Штатах. К тому времени он имел все основания считаться американцем итальянского происхождения. Джорджи полагал, что это справедливо. Его родители появились на свет в семье американцев итальянского происхождения, но сами таковыми уже не являлись. Они были просто американцы. Двое встречавшихся сегодня в ресторане мужчин тоже родились в Америке и, вопреки своим итальянским фамилиям, тоже были американцами. И в самом деле, ни Фрэнки Палумбо, ни Джимми Анджелли не ощущали ни малейшей связи со страной, столь же далекой для них, как какая-нибудь Саудовская Аравия. Даже их родителей, также уроженцев добрых старых Соединенных Штатов, нимало не волновало, что творится в далекой Италии. Почти никто из них так ни разу в жизни туда и не соберется. Для них Италия — чужая страна, где, по слухам, кормят гораздо хуже, чем в любом итальянском ресторане Нью-Йорка. В этом их коренное отличие от ирландцев или евреев, чья упрямая привязанность к Северной Ирландии или Израилю в другой, менее терпимой стране могла бы показаться подозрительной. Парадоксально, что, хотя эти подонки именовали себя итальянцами, итальянского в них было не больше, чем в Майкле. Или в Джорджи Джардино, если уж на то пошло.
Нравится вам или нет, но Фрэнки Палумбо и Джимми Анджелли — американцы. И подобно другим законопослушным американцам, они верят в свободное общество, где каждый, кто готов много трудиться и соблюдать правила игры, может добиться успеха и счастья. Пусть правила их игры отличаются от принятых большинством их соотечественников, но они их чтут и чтили всегда. И в награду получили-таки преуспеяние. Джорджи ненавидел их и их поганые правила. Более того, он искренне верил, что, пока последний мафиози не окажется за решеткой, все остальные американцы с итальянскими корнями не перестанут ловить на себе подозрительные взгляды. Вот почему он сидел сегодня рядом с Майклом в холодной машине в двух кварталах от ресторана «Романо», чтобы прослушать и записать разговор пары американских гангстеров в итальянской забегаловке.
Первым на сцене появился Джимми Анджелли, один из бригадиров семейства Колотти из района Куинс.
— О, мистер Анджелли, рад вас видеть. Что-то вы редко стали появляться в городе.
Говорил явно владелец ресторана.
Под «городом» подразумевался Манхэттен.
Все жители Нью-Йорка знают, что есть Бронкс, Куинс, Бруклин, Стейтен-Айленд — и есть Город.
Анджелли пришел не один. Имя его спутника удалось разобрать только тогда, когда он приказал: «Дэнни, сядь вон там».
Пока вторая договаривающаяся сторона не явилась, Анджелли указал своему телохранителю место спиной к стене, откуда тот мог хорошо видеть любого входящего через главную дверь. Пара-тройка разборок в ресторанах — и вы быстро понимали, где и кому надо сидеть.
Фрэнки Палумбо и его громила пришли минут через десять, с умышленным опозданием, как и следовало оскорбленному капо манхэттенского семейства Фавиола. В конце концов,