дыша, погрузился в прану, продолжая процесс очистки организма, Николас заботливо наблюдал за ним.
Наконец старец открыл глаза и пристально взглянул на Николаса.
— Не думаю, что смогу вам помочь, мой друг, хотя мне очень бы хотелось.
«Лучше бы я этого не слышал», — подумал Николас.
— Но вы владеете корёку. Это же единственный путь к интеграции. Вы были моей последней надеждой.
— Будем молиться Богу, каждый своему, чтобы это оказалось не так, — вздохнул Оками. — Потому что в противном случае вы обречены. — Он с трудом встал и ухватился за Николаса. — Видите ли, все это время вы носили в себе Кширу, но не имели к ней доступа. Я тоже не смог подобраться близко. Когда я попробовал сделать это, то чуть было не умер. И судя по тому, что вы рассказывали мне о вашем с Тати Сидаре опыте, он тоже оказался в тупике. Из всего этого можно сделать вывод, что корёку — озаряющая сила — помочь вам не может.
Николаса охватил ужас.
— Но что же мне делать, Оками-сан? Я больше не могу терпеть внутри себя Кширу. В последнее время я чувствую, как растет ее сила. На мою душу легла тень.
— Я знаю, мой друг, и сочувствую вам. Но с Кширой можно обращаться лишь вполне определенным образом, иначе это приведет к тому же результату, что и обезвреживание мины без знания ее устройства. К катастрофе. — Он печально покачал головой. — Жаль, что Канзацу, обучавший вас сенсей, умер. Он был единственным человеком, который знал, как вам помочь. — Оками плюнул на землю. — Какой это был извращенный, дьявольский ум. Он должен был от всей души ненавидеть вас, чтобы сотворить с вами такое.
Старик прошелся на негнущихся ногах.
— Пойдемте. Пора уходить отсюда. Психическое эхо чуть было не случившейся катастрофы беспокоит меня.
Когда они вышли на толкотню западного Синбаси, Оками взглянул на пепельно-серое лицо Николаса:
— Я слишком стар и утомлен, чтобы помочь вам, но не теряйте надежды, Линнер-сан. Я знаю, что ответ существует. И где-то есть кто-то, обладающий средствами, с помощью которых вы сможете выйти из этой необычной тюрьмы.

Нью-Йорк — Токио

— Все в порядке?
— Мама уснула, — ответила Франсина Гольдони де Камилло.
— Да, я знаю, — сказал Пол Чьярамонте. — Я дал ей кое-что, чтобы она смогла отдохнуть.
В салоне частного самолета было темно и холодно. Они сидели на скамьях напротив друг друга, а за маленькими поцарапанными стеклами проплывали жутковато выглядевшие при свете луны облака. Фрэнси постаралась приободриться, успокоить болезненно сжимающееся сердце. Потихоньку передвигаясь по скамейке, девочка наконец почувствовала тепло материнского плеча и немного успокоилась.
— Куда ты нас везешь?
Глаза Пола сверкнули в полутьме салона.
— На юг, — сказал он. — Там тепло. Тебе понравится. Плавай сколько влезет, а может быть, и серфингом займешься.
— Кого ты хочешь обмануть? — спросила Фрэнси. — Ты везешь нас к Бэду Клэмсу.
Пол некоторое время молча смотрел на нее.
— Ты умненькая девочка.
— Не разговаривай со мной так, — ответила она. — Мне давно не семь лет.
— Вижу. — Он посмотрел на нее оценивающим взглядом. — Ты, кажется, уже выбросила свой детский лифчик?
— Они тебе нравятся? — Она слегка выпятила груди.
Он пожал плечами:
— Почему бы и нет?
Фрэнси улыбнулась:
— Хочешь потрогать?
Пол подскочил, как будто она ткнула его горящей сигаретой.
— Господи Иисусе, девочка, что за вопросы ты задаешь?
— Там, на Шипсхед Бэй, ты вел себя по-другому.
Он отмахнулся:
— Я вышел из себя. Разве не было от чего? Твоя мать виновата в смерти двух моих людей.
— Они хотели увезти нас.
— И заставила убить фараона. Понимаешь ли ты это? Теперь я засветился в Нью-Йорке. Если убьешь чертова фараона и попадешься, ты человек конченый. Они запрут тебя и выкинут ключ подальше.
— Он только хотел защитить нас.
Пол взглянул на нее с выражением, которое можно было бы назвать невольным уважением.
— Сколько тебе лет, семнадцать?
— Почти.
Пол фыркнул:
— Хочешь выглядеть на двадцать восемь? Послушай моего совета, девочка, охолонись немножко. У тебя масса времени для того, чтобы вырасти, не обязательно делать это за один день.
Фрэнси задумалась на некоторое время.
— Почему ты усыпил мать, а не меня?
— Знаешь что, с тобой надо держать ухо востро.
— Почему ты хотел поговорить со мной наедине?
Пол отгрыз кусок ногтя.
— Ты мне нравишься. Ты задаешь прямые вопросы,