поступил бы в этой ситуации иначе. Наверняка он бы нашел выход из этого тупика, но она была матерью, и ее главной и единственной целью было спасти жизнь дочери.
Ночью она куталась в одежду, которую Чезаре принес ей после душа. Это была не новая одежда, она принадлежала какой-то женщине. Уж не его ли любовнице? Вот было бы забавно! Но что-то в этой одежде показалось ей знакомым — нет, не сама одежда, которая больше подошла бы блондинке, чем брюнетке, но что-то другое.
Ее ноздри затрепетали и расширились. Запах. Запах духов. Но чьих? Она, должно быть, знала эту женщину, близко знала. Кто же это? Маргарита долго ломала голову, но ничего не могла вспомнить. Ее мозг занят одним — страхом за жизнь дочери. Утром сам Леонфорте принес завтрак и кофе, и она, остро ощущая свое унижение, съела все, как голодное животное, в которое ее постепенно превращали. Женщина чувствовала, что он смотрит на нее, как укротитель в зоопарке.
Бэд Клэмс не стал ее связывать и, усадив в кресло, снова начал допрашивать. Очень скоро его терпение лопнуло, и он вскочил, запустив кофейником в дальний угол комнаты, и выбежал из нее, ругаясь.
И тут она услышала одиночный выстрел.
Подскочив на месте, женщина с безумной яростью, как неистовая горилла, затрясла запертую дверь. Она сразу же решила, что этим выстрелом была убита ее дочь. С диким криком: «Нет! Нет! Нет!» — она стала бить в дверь плечом, содрогаясь при каждом ударе, но не обращая внимания на эту боль. И тут услышала, как в замке двери повернулся ключ. Маргарита тут же отступила назад и снова села на прежнее место, в кресло, где он ее оставил. Плечо и ребра болели, но все тело свернулось в тугую пружину.
Когда в двери появился Чезаре с пистолетом в руке, она рванулась из кресла с такой силой и яростью, что он не смог ее удержать. Безоружная, она на полной скорости врезалась в него, и они вместе ввалились в гостиную. Женщина вцепилась в него и начала бить. Наконец ее колено попало между его ног, и она ударила изо всех сил. У Чезаре перехватило дыхание от боли. Она вскочила и с криком: «Фрэнси! Фрэнси!» — побежала искать свою дочь, распахивая двери в каждую комнату и не находя ее там. Наконец, вся в поту, едва дыша, Маргарита снова очутилась в гостиной. Чезаре, весь растрепанный и растерзанный, одной рукой держался за спинку кресла, а другую прижимал к паху.
«Ублюдок!» — хотела она закричать, но у нее уже не было сил. Адреналин, выброшенный в кровь страхом за жизнь дочери, прекратил свое действие, и Маргарита почувствовала невероятную слабость и дрожь во всем теле. Обхватив руками голову, она рухнула на софу.
— Боже, Боже ты мой, — шептала она.
— Ты ведешь не ту игру, — сказал Чезаре. — Ну и дура же ты, если думаешь, что после того, что я сделал с Тони, сумеешь сохранить свою власть. Тебе стоило выкинуть белый флаг.
— И когда мне лучше было это сделать? — спросила она, не глядя в его сторону. — До того, как твои парни убили моего шофера на моих глазах, или после этого?
— Что ты плетешь? Это ты вызвала полицию! К тому же Пол сказал мне, что ты собственноручно пришила одного из моих парней.
Маргарита вскинула голову, и Чезаре на секунду испугался злобной решимости, пылавшей в ее глазах.
— Хватит пудрить мне мозги! Ты давно задумал войну против меня, украл у меня компанию!
— Это бизнес, — пожал он плечами. — Я увидел хорошую возможность и воспользовался ею в своих интересах.
— Чушь собачья! — Маргарита убрала с лица прядь волос. — Ведь ты прекрасно знал, как много значила для меня эта компания. Я создавала ее с нуля!
Он развел руками:
— Побойся Бога, ведь это всего лишь компания, и ничего больше.
— Она была моей опорой, идиот несчастный! — Руки женщины сжались в кулаки. — Это она сделала меня такой, какая я есть сейчас. Моя дочь и эта компания — единственное, чем я могу гордиться в этой жизни! — Маргарита махнула рукой. — И зачем я все это тебе говорю? Тебе этого никогда не понять.
Однако Чезаре прекрасно ее понимал. И он уважал ее гораздо больше, чем Тони. Эта женщина до конца стояла за мужа горой, несмотря на все его фокусы. Ее хотели убить, но она не струсила, а выстрелила в нападавших, вызвала полицию и, если бы не Пол Чьярамонте, непременно удрала бы от них. А потом сумела стоически вынести и моральные мучения.
Но теперь, глядя на сжавшуюся в комочек фигуру на софе, он знал, что