священник с таким видом, как будто эти слова все объясняли Николасу.
В тот же момент он отступил в тень, в прихотливом танце пляшущую на стенах в неверном пламени свечей.
Николас вошел в каменную келью. Двинулся вдоль стен, ощупывая руками их неровную поверхность.
Несомненно, это помещение намного древнее, чем сам храм, подумал он. По крайней мере, та его часть, которая была выполнена византийскими мастерами.
А может быть, это действительно часть греческой постройки? Ядро, вокруг которого выросло все остальное. Подняв голову к потолку, Николас обратил внимание на то, что тот был разделен двумя необычными арками, сходящимися под прямым углом.
— Именно здесь и пел священный хор, — неожиданно раздался мелодичный голос. — Было это много веков назад.
Повернувшись, Николас увидел высокую женщину в светящейся в полумраке маске. Одета женщина была в черное одеяние, которое могло принадлежать либо священнику, либо, по крайней мере, простому монаху, — древняя церковная традиция скрывать под рясой не только одежду, но и формы тела. У нее был тот тип лица, который можно иногда встретить на античных камеях, кожа цветом напоминала песок североафриканских пустынь. Несмотря на то, что черты этого лица были далеки от совершенства или хотя бы простой симметрии, в них было нечто притягивающее, магнетическое.
— Schola cantorum, — произнесла она. — Секрет этой ниши заключается в том, что она придает более богатую окраску человеческому голосу. Тогда, в те далекие времена... здесь было основное святилище, здесь билось сердце храма.
— А теперь все вернулось на круги своя, — заметил Николас. — Как я понял, каждодневные литургии сейчас служат совсем в другом месте.
— Но менее святым оно от этого не стало, — ответила она.
Широкая улыбка скользнула по ее губам. Ее глубоко посаженные глаза сверкнули. Казалось, в них отразилось все внутреннее убранство храма со всеми его древними реликвиями:
— Я не назвала вам своего имени. Меня зовут Челеста.
— Мое же вам известно, если вы сумели распознать меня под маской.
Челеста рассмеялась; благодаря необычной акустике смех ее словно рассыпался по помещению.
— Да, я знаю, кто вы.
— А где же... — начал было Николас, но осекся по сигналу Челесты, приложившей длинный изящный указательный палец к губам.
— Пожалуйста... Не упоминайте его имени даже здесь, под этими сводами — святыми сводами.
Она приблизилась к нему, шорох ее одежд походил на стрекот цикад в теплую летнюю ночь. Когда она проходила мимо канделябра, Николас заметил, что у Челесты на голове был надет шелковый тюрбан. Он был цвета венецианского неба в момент захода солнца, его украшали выложенные белыми и черными жемчужинами полумесяцы, по краям свисали бледно-зеленые небольшие камни. Надо лбом блестела исключительно тонкой работы золотая диадема, в которой было закреплено страусовое перо.
— Значит, вы должны быть осведомлены о маске, которую я выбрала для вас.
— Да. Баута. Это почти все, что я знаю.
— Я же ношу Домино, — мягким голосом сказала она. — Имя дано из латинского «Benedictio Domini», или «благослови тебя Господь», — как видите, довольно избито.
— Так вы и были тем святым отцом, который привел меня сюда, — полуутвердительно произнес Николас с внезапным внутренним озарением.
— Именно я. Мне необходимо было увериться, что за вами никто не следит.
— А кто бы мог за мной следить?
Челеста уклонилась от прямого ответа. Вместо этого она произнесла:
— Вы знаете, что сегодня за ночь?
— Конец октября, начало ноября. Со всеми этими переездами я запутался в часовых поясах.
— Это канун дня всех святых, — прошептала в ответ Челеста. — Единственная ночь в году кроме карнавальной, когда маски являются нормой. Поэтому было так важно, чтобы мы встретились именно в эту ночь. Маски защитят нас, точно так же как они защищали наших предков.
— Вас ваша, может, и защитит. Что касается моей, то я не уверен, что она сделана в Венеции.
На губах Челесты появилась какая-то загадочная улыбка.
— Добро пожаловать в Безмятежность, — едва слышно выдохнула она. — В Безмятежную Республику.
Где я раньше мог видеть эту улыбку? Николас задумался.
— Не пора ли нам уходить? Как я понял, меня вызвали сюда по срочному делу.
— Вы правы. И для такой срочности есть весьма веские причины. Но даже и в этом случае предосторожность превыше всего. Ею и продиктована