часто виделись с ним?
— Конечно, — не задумываясь, ответила Франси, подливая кетчуп на жаренные в масле кусочки картофеля. — Мама обычно брала меня с собой, когда она навещала дядю Дома. — Она продолжала жевать, причмокивая. — У него холодильник был всегда полон мороженого. Он любил пробовать новые его сорта, и оно было такое прохладное.
— Представляю себе, — заметил Кроукер, с удивлением наблюдая отчаяние Маргариты. До того как пришла Франси, она полностью контролировала себя. Хотя нет, это не совсем так, подумал он. Она потеряла самообладание, когда он упомянул о смерти ротвейлера Цезаря, и затем еще раз, когда он показал ей фотографии ее убитого брата.
— Итак, вы все садились за стол и уплетали мороженое, — обратился он к Франсине.
— Ух-ух, — пробормотала Франси, набивая щеки, и без того полные картофеля. — Я ела мороженое, а мама и дядя Дом разговаривали в библиотеке.
Кроукер бросил быстрый взгляд на Маргариту, но ее внимание было полностью сосредоточено на дочери.
— Бывал ли там когда-либо с вами ваш отец?
— Ух-ух, — сумела только произнести Франси, вытирая салфеткой испачканные губы. Она начала выбираться из кабины. — Извините меня.
Очень быстро она пошла по ресторану. Кроукер заметил, что Маргарита следила глазами, как дочь миновала кабинку, где находились ее друзья, и направилась в женскую уборную.
— Извините меня. Лью, я должна пойти попудрить нос, — сказала Маргарита. Ее лицо побледнело.
Она скрылась в женской уборной. Внезапно тревожная мысль пронеслась в голове Кроукера. Он быстро поднялся и почти побежал по ресторану.
У двери в женскую уборную он несколько задержался, потом со словами «А, черт побери!» резко открыл ее.
Маргарита стояла на коленях около Франсины, которая почти пополам согнулась над унитазом. Девушку сотрясали сильные приступы рвоты.
Маргарита увидела его, ее лицо выражало отчаяние.
— Убирайтесь отсюда, немедленно! — Она была готова разрыдаться.
Кроукер вошел в помещение, плотно закрыв за собой дверь.
— Она не больна, не так ли? — произнес он. — По крайней мере, не гриппом или воспалением легких. Она страдает булимией.
Маргарита не произнесла ни слова, продолжая придерживать слегка вздрагивающую голову девушки и что-то тихо шепча ей. Вскоре она вновь посмотрела на него.
— Почему вы все еще здесь?
— Я думаю, что могу помочь ей.
— Оставьте нас одних.
— Я не верю, что вы или она хотите этого сейчас.
Кроукер подошел к ней, осторожно взял Франси за плечи, провел ее к раковине и открыл кран холодной воды. Он услышал, как несколько раз была спущена вода в унитазе. Затем из кабинки вышла Маргарита и остановилась, наблюдая за ними.
— Ее отец не знает, он не должен знать.
— А вы?
Кроукер поддерживал Франси, пока она держала голову под струёй холодной воды.
— У нее действительно булимия, Лью. Конечно, я знаю это. Она проходит терапевтическое лечение.
— Оно помогает?
— Такие вещи требуют времени.
По безнадежному тону ее слов Кроукер понимал, что она отвечает абсолютно механически.
— Маргарита, Франси сама должна бороться, а не вы. Необходимо, чтобы она сама захотела вылечиться. Иначе этого никогда не произойдет.
Он вытащил голову Франси из-под струи воды, вытер ей волосы и лицо бумажным полотенцем. Она была так бледна, что на висках ясно проступили голубые вены.
Кроукер наклонился, повернул ее к себе лицом.
— Франси, что?..
Но ему не удалось закончить свой вопрос. Она уставилась на него и закричала:
— Я умираю! Я умираю! Я умираю!

* * *

После особенно страстного полового акта с Доугом, его тайной нынешней любовью, Лиллехаммер погрузился в глубокий сон. Доуг был дикий и непредсказуемый, что особенно в нем и привлекало. В действительной жизни, деловой или социальной, у них не было точек соприкосновения. Они сходились друг с другом только как два тела, стремящиеся соединиться самыми экстравагантными способами. В этом отношении Доуг был идеальным партнером. Обладая неутомимым темпераментом, он находил удовольствие в том, чтобы получить что-то отличное от прошлого при каждой их встрече, и чем это было причудливее и диковиннее, тем лучше.
Когда Лиллехаммер погрузился в сон, исчез даже запах Доуга. Осталась одна темнота. И из этого мрака возникло Сновидение.
Лиллехаммер редко видел сны, но, когда это случалось, обычно было именно это Сновидение. Во всяком случае, так он