был слаб в юриспруденции и делал все по-своему.
Лиллехаммер не сводил с него глаз.
— Ответьте мне прямо. Вас заинтересовало мое предложение? Вы согласны стать моей правой рукой? Или же вам больше по душе шоферить в этой «заводи» и поить пивом разобравшихся дельцов?
— А вы убедительно орудуете словами, — рассмеялся Кроукер.
— Зовите меня Уилл.
Прежде чем пожать протянутую ему руку, Кроукер некоторое время молча ее разглядывал.
— У меня такое ощущение, какое, наверное, было у ветхозаветного мученика Исмаила.
Откуда-то из живота Лиллехаммера вырвался добродушный смешок, однако на сей раз ужасные шрамы оказались скрытыми в складках его загорелого лица.
— Я рад нашему предстоящему сотрудничеству. Лью. Можно я буду называть вас по имени? Тем более это будет случаться довольно редко, поскольку в нашей работе пользоваться настоящими именами крайне небезопасно. Итак, Исмаил и Агав. Команда мастеров.
* * *
В лучах висящего в зените солнечного диска Венеция в этот осенний день была как бы увенчана короной, сверкающей золотом и изумрудами.
До этого Николас ни разу не был в Венеции, поэтому не звал, что можно ожидать от этого города. Гнилой город, утопающий, подобно Атлантиде, в бесконечных лагунах, окружающих его со всех сторон. Многовековой процесс разложения наложил отпечаток на штукатурку колонн его дворцов, наполнил воздух запахом сырости, а из густого лабиринта бесконечных улочек, казалось, невозможно было выбраться.
Николасу доводилось слышать воспоминания тех, кто побывал в Венеции и, пройдя сквозь муки круговращения в безжалостной толпе под палящими лучами летнего солнца, уехал оттуда, чтобы никогда больше не вернуться.
Мрачные, неприятные воспоминания людей, которым не улыбнулась Фортуна. Эти инстинктивные непрошенные мысли крутились у него в голове, в то время как он на свежевыкрашенном катере, motoscafo, пересекал лагуну, держа курс на город, который, казалось, покоится не на грунте, а на чем-то эфемерном, чутком, как сон.
Николас стоял на верхней палубе рядом с капитаном и явно не сожалел о том, что на нем плотная замшевая коричневая куртка, надежно предохраняющая от ветра и холодных брызг.
Катер на большой скорости рассекал воду цвета вороненой стали, и перед взором Николаса как бы из перламутровой пучины вырастал город.
Сверху над городом нависал небесный свод, такой ясный и прозрачный, что захватывало дух от ощущения его бесконечности. Источаемые этой бесконечностью солнечные лучи играли в золотых куполах соборов и темно-коричневых башнях замков, которые, казалось, как по волшебству сохранились со времен Тысячи и одной ночи.
Катер начал замедлять ход, вибрация уменьшилась, и резкий гул мотора сменился мягким урчанием. Motoscafo вышел из пределов лагуны и, по широкой дуге обогнув деревянные предупредительные столбы, с какой-то ритуальной торжественностью вошел в Гранд-канал.
Сейчас катер находился где-то в районе Сан-Джорджо Маджоре, а прямо по курсу над горизонтом вздымался красновато-коричневый, подобно застывшей крови, тускло поблескивающий и величественный купол собора Санта-Мария делла Салуте, на который с небес нисходил всадник на крылатом коне.
При мысли о том, что нога его вот-вот ступит на брусчатку площади Святого Марка, Николас почувствовал, как его охватывает возбуждение: ему казалось, что когда-то он уже ходил по ней, одетый в длинный черный плащ, высокие черные ботфорты; черная маска скрывала его глаза и лоб, на голове — жесткая треуголка. Где-то в вышине ветер развевал незнакомые ему флаги, которые яснее всяких слов говорили ему, что война уже началась. У Николаса было такое чувство, что он возвращается домой.
Он прикрыл глаза, как бы желая защитить их от слепящего осеннего солнца. Motoscafo сделал очередной разворот, и взгляду Николаса начала медленно раскрываться панорама площади Святого Марка с Дворцом дожей по правую руку и статуей Меркурия, посланца богов, а по левую руку возвышалась каменная фигура Крылатого льва — покровителя Венеции. Вторично его охватило сильнейшее ощущение того, что когда-то он уже это видел. Николас вздрогнул, ему даже пришлось ухватиться за медные поручни трапа, чтобы не свалиться в воду. Он смотрел на площадь, и ему казалось, что в воздухе по-прежнему витает неистребимый запах давно отгремевших войн.
Дворец ди Мачере Венециано располагался между Пунто делла