таяли во рту, как икринки, отдал должное он и sepe in tecia, тоже каков-то морской экзотике, приготовленной в собственном соку, не отказался и от фирменного вина, однако ограничил себя одним стаканом. Десерту Николас предпочел двойной кофе. Когда он подписывал чек, было уже около десяти. Николас спросил у официанта, как лучше добраться к месту назначенного свидания, — адрес на записке он помнил наизусть.
Тот вручил ему маленькую брошюру с картой города, пометил карандашом местонахождение отеля и показал несколько вариантов подхода к Кампиелло ди Сан-Белизарио.
— Конечно, лучше всего пойти пешком, — посоветовал официант в лучших венецианских традициях. — Это, естественно, не самый быстрый путь, но, несомненно, самый прекрасный. Вы располагаете временем для двадцатиминутной прогулки?
— Думаю, что располагаю.
Ответ привел официанта в восторг.
— Bene, великолепно. Каждый новый час дня и ночи имеет свою неповторимую прелесть в нашем городе, — расплылся он в улыбке.
Наверху, у себя в номере, Николас вновь попытался дозвониться до Жюстины, но телефон молчал. Где она может быть? Сейчас в Токио четыре часа утра. Отложив трубку, он натянул толстый свитер, затем, чувствуя себя несколько идиотски, набросил на плеча длинный черный плащ, повертел в руках маску, сунул ее под мышку и вышел из номера.
Ни с чем не сравнимая атмосфера города немедленно окутала его, он как бы очутился в неведомом мире тончайших звуков и шорохов — воистину диковинная комбинация шумов и эха, отражаемого от поверхности бесчисленных улочек и ютившихся у rios, каналов, домишек. Даже звук шагов был какой-то неземной, и что-то призрачное слышалось в гулком буханье кожаных туфель по булыжной мостовой.
Проходя мимо ночного бара, он услышал чей-то смешок и обрывок разговора, и эти слова почему-то постоянно прокручивались у него в голове, пока он шел по аллеям и непрерывно встречающимся мостикам. Его мысли, подобно забытью, прерывалась легким плеском воды у деревянных перегрев, причалов гондол и замшелых фундаментов домов.
За очередным поворотом Николас наткнулся на rio, забитое гондолами. Старик в черном, стоя на последней лодке всего этого флота, запел песню. Его чистый высокий голос, отраженный от каменных фасадов, был хорошо слышен Николасу, когда гондола проходила под мостом, на котором Николас в задумчивости остановился.
Пересекая очередную площадь, он заметил крохотную лужайку, усеянную пышными диковинными цветами бугенвиллей, с растущей на ней сучковатой и изогнутой смоковницей, сочные листья которой казались бронзовыми в огнях уличных фонарей. Он увидел цельнокованую железную скамейку и живо представил себе на ней молодую красотку, воздевшую очи к ночному небу, и Казанову, преклонившего колено и пытающегося соблазнить ее.
Николас, хорошо обученный и подготовленный в синк ин — способности чувствовать взаимообусловленность пересечения времени и человека, приближаясь к месту таинственной встречи с Микио Оками, все больше начинал понимать метафизическую загадочность Венеции. Уникальное географическое положение — город не на воде, но и не на суше, пропитан каким-то внеземным светом и звуком, невосприимчив к разрушающему воздействию времени. Автомобили, автобусы, поезда, метро — все эти чудеса цивилизации не сумели пробраться в это магическое место. Передвигаясь, люди вдыхают воздух, а не выхлопные газы — все, как много веков назад. Дома реставрируются в традиционной венецианской манере, по технологии древних мастеров. Николас шел вдоль calles, улочек, пересекал ponies, мостики из камня, металла, дерева, останавливался у fondamentas, набережных под, сработанных сотни лет назад и не потерявших своего изначального вида. Если бы Николас перенесся в XVII век, его взору предстала бы точно такая же Венеция, какую он видел сейчас.
По мере того как он продвигался вперед, Венеция как бы брала его на руки, нежно прижимала к груди, как поступала уже много раз в свое время не с одним путешественником. Николас не столько затерялся в этом обилии улочек, закоулков, мостков, каналов, причалов, сколько не мог разобраться в том ощущении сердечности, которое они ему дарили. Как ящерица, сбрасывающая свой хвост, он избавлялся от понятия времени, только осознавал, что город дарят ему долгожданный подарок: покой усталым костям и жизнь больному сердцу.
Даже его переживания,