возможность подслушивания. — Великий аллах, если эта женщина де Камилло права и убийца испытывает какое-то влечение к ней, она сейчас является нашим лучшим другом. Держитесь крепко за нее. И не обращайте внимания на дерьмо, которое может выдавать ее муж. Если Тони Д. будет мешать, я окажу вам всю необходимую поддержку. Он — не Доминик Гольдони, и мы знаем, как обходиться с паршивцами такого сорта.
— Мне понадобится встреча с вами сразу, как я закончу работу с ней. Это будет завтра. Что вы предлагаете?
Наступила краткая пауза. Лиллехаммер обдумывал свои возможности.
— Забронируйте места на самолет коммерческой авиалинии, и я встречу вас обоих сам на вашингтонском аэродроме. Сообщите мне данные о рейсе, хорошо?
Кроукер согласился и повесил трубку. Вернувшись к машине, он повел ее по дороге к деревеньке Монток.
Он и Маргарита решили поесть за городом. Они остановились у бывшего раньше средних размеров ресторана Госмана, с видом на причалы, к которым подходили лодки рыбаков. Теперь он разросся в целый городок с несколькими ресторанами, магазинами, пешеходными дорожками.
Они уселись за стол около одного из огромных зеркальных окон, из которого открывался вид на гавань. В это время года громадный ресторан был почти пуст. Чайки, ставшие наглыми и разжиревшими благодаря подачкам от посетителей Госмана, носились, хрипло крича, над темными водами, как если бы это был разгар лета.
Некоторое время они молча пили заказанные напитки. Несмотря на желание сблизиться с Маргаритой, чтобы добраться до убийцы Доминика Гольдони, Кроукер сдерживал себя. Это было нелегко. Вот здесь, прямо перед ним, сидит тот, кто является единственным связующим звеном с человеком, убившим Гольдони. У Лью было предчувствие — качество, которое родилось в нем в джунглях нью-йоркских улиц, — что, если она не сможет или не захочет помочь ему, этого человека не удастся найти никогда, какие бы усилия ни предприняли он и Лиллехаммер. Он знал, что Маргарите хотелось рассказать ему все, что ей пришлось испытать с тех пор, как она и Франси были похищены, и это были ужасные, трагические происшествия. Кто знал, хватит ли у нее силы воли или глубины веры в него, чтобы вытащить все это снова на свет божий? Он совсем не был уверен, сумел ли бы он сделать это сам, если бы оказался на ее месте.
Маргарита допила свой напиток и уставилась на пустой стакан.
— После того как он отпустил нас, — произнесла она медленно, почти отрешенным голосом, — когда все это кончилось... то, что он сделал с Домом... когда я привезла Франси домой... — Ее печальные глаза взглянули на Кроукера. — Я поняла, что это еще не все.
Она глубоко вздохнула, и Кроукеру представилось, что она инстинктивно уперлась пальцами ног в землю, как это делают отдыхающие на морском пляже, когда на них обрушивается приливная волна, готовая утянуть их за собой в море.
— Видите ли, что-то произошло между вами и мной, что... я не думаю, что он заранее предусмотрел это. Он появился здесь для того, чтобы, используя меня, добраться до Дома, и это ему удалось. Но произошло еще что-то на дороге однажды ночью, своего рода... не знаю, как выразить это... своего рода смена ролей. Он предоставил мне возможность убить его, и я ею воспользовалась. Но ничего не получилось. Он заменил лезвия бритвы, и то, которое я взяла, не имело острого края. Он заявил, что это не имеет значения, и был прав. Я пыталась убить его, и я бы это сделала — именно это и было важно для меня знать. Тот акт... пробудил во мне решимость, о которой я никогда даже не подозревала.
Маргарита облизнула губы. Кроукер заказал еще по порции спиртного. Когда напитки принесли, он напомнил ей:
— Вы сказали что-то о смене ролей?
Она кивнула.
— Да, видите ли. Это как бы он дал мне... силу и взамен отнял у меня что-то.
— Что именно?
Она отпила немного из стакана.
— Я не знаю. По крайней мере, не знала. Теперь я начинаю подозревать, что это могло быть на самом деле, и это пугает меня. — Она сделала еще глоток почти через силу, и Кроукер решил заказать побыстрее еду, как только сможет привлечь внимание официантки.
Маргарита обхватила голову руками.
— Я должна поговорить с кем-либо об этом. Удерживать это в себе для меня больше... невыносимо. Но кто поймет? Ни мой муж, ни моя дочь. И я не могу говорить об этом со своими друзьями. — Она подняла голову, ее