к нему:
— Для вас этот год был тяжелым, не так ли?
Он был поражен точностью ее слов, но потом вспомнил, что люди бессознательно подают различные сигналы тоном своего голоса, выражением лица или жестами. Несомненно, она что-то уловила.
— Да, — подтвердил он задумчиво, — но это не имеет никакого значения для дела.
— Женщина?
Он взглянул на нее.
— Может быть, вы хотите рассказать мне о ней?
Челеста рассмеялась, покраснев.
— Бог мой, конечно нет. Я не представляю себе...
— Вы сказали, что это была женщина.
— Нетрудно догадаться, — заметила Челеста, но при этом она выглядела рассеянной и смущенной.
Они были теперь на расстоянии одного квартала от площади Вогезов, и продовольственные лавки, куда ходил рабочий люд, уступали место магазинчикам с одеждой и обувью, устаревшего вида киоскам, где продавались канцелярские товары, открытки, акварельные рисунки и тому подобное, а также изредка антикварным магазинам.
Внезапно Челеста вздрогнула и ухватилась за Николаса.
— Это — он! — сказала она хрипло. — Вон там. Этот человек следил за нами в Венеции. Он прячется в переулке! За этим человеком мы тогда шли, и он чуть не захватил нас на мосту Канфа.
Николас повернулся и поспешил в указанную ею улочку. Он пока не беспокоился, так как был уверен, что она ошиблась. Конечно, если бы там был тот человек, он почувствовал бы исходящее от него излучение внутренним чутьем, натренированным по системе Тау-тау.
Узкая улочка представляла собой скопление магазинчиков с опущенными на витрины тентами. Солнце освещало только верхние этажи зданий, а сама улица оставалась в глубокой тени. Николас пробирался через поток людей, а его глаза и все внимание были сосредоточены на поиске Мессулете. Его облик хорошо запечатлелся в его памяти. Он видел его лицо, когда ветер сбил с него шляпу и тот наклонился, чтобы поднять ее. Это было типично восточное лицо с кожей цвета бронзы, сжатыми губами, родинкой на губе в уголке рта. Николас не заметил никого, кто подходил бы под это описание. Он не чувствовал ничего, никаких сигналов бедствия ни физически, ни психически.
После того как Николас тщательно исследовал вдоль и поперек всю улочку и никого подозрительного не заметил, он вернулся на место, где стояла Челеста, крепко прижавшая кончики пальцев к своим вискам. Они даже побелели от напряжения.
— Я не смог его найти, — сказал он. — С вами все в порядке?
— Просто небольшая... головная боль. — Она тряхнула головой. — Извините. Мне, очевидно, видятся призраки.
Однако в ее глазах ощущалось беспокойство то ли от боли, то ли от сомнений. Он не мог этого решить.
Сконцентрировав на ней свои мысли, он почувствовал, что исходящие от нее импульсы ускользали от него как туман, стелющийся по земле в холодное влажное утро. Он так и не смог определить, что она сейчас чувствовала.
Николас взял ее за руку, вывел обратно на широкую улицу Сен-Антуан, где было солнце и веселые толпы людей. Было очевидно, что ее потрясло произошедшее, и ему хотелось каким-то образом отвлечь ее, вернуть ей прежнее настроение. Николас решил рассказать ей о том годе, который он провел когда-то в Париже.
— Женщину, которую я встретил здесь в прошлом, звали Милен, — начал он, когда они пошли по улице. — У нее были такие же, как у вас, рыжие волосы. Я влюбился в нее и чуть не женился.
— Что же случилось? — взглянула она на него.
Николас заметил, что в глазах Челесты вновь появилась какая-то отрешенность. К счастью, ему удалось быстро привлечь к себе ее внимание.
— Наши отношения вышли из-под контроля, — продолжал он. — Мы оба не понимали себя, не говоря уже о других. В результате мы или занимались любовью — в любое время суток, любым вообразимым способом... а таких было немало — или же вцеплялись друг другу в горло. В конце концов мы истощили себя эмоционально и физически. Нам уже некуда было идти дальше.
— И чем все это закончилось?
Николас увидел арку, которая вела к величественной площади Вогезов с недавно реставрированным парком, окруженным особняками различных оттенков розового и кирпичного цвета с галереями на уровне улиц, где магазины и рестораны выставляли свою продукцию для покупателей и посетителей.
— Плохо, — ответил он. — Были слезы, махание кулаками, ругань, крики и, наконец, дикое совокупление. Это нельзя охарактеризовать как любовную утеху. С этим чувством мы покончили