момента, когда Николас установил психическую связь между ними. Такого ужаса она не испытывала за свою жизнь. Все время в ее сознании проскакивало это смутное понимание, что за пределами мира, который она могла видеть глазами, слушать ушами, находится другой, более эфемерный, мир, с которым ее собственный разум пересекается в моменты чрезвычайного напряжения или в сновидениях. Тот факт, что она сейчас так непосредственно связана с этим другим миром, обнажил ее нервы. Но вот к чему привел ее этот ужас!
— Ох, Николас!
Она наклонилась над ним и нежно прижала свои губы к его губам. Ей показалось, что она услышала его стон, и Челеста отшатнулась, испугавшись, что причинила ему каким-то образом боль.
Они находились около каменного бассейна, наполненного водой, которая, казалось, выходила, пузырясь, из земли. Тут же имелся один выбитый в камне японский кандзи и поперек его верхней части лежал бамбуковый черпак.
Николас пронзительным шепотом попросил дать ему напиться. Она зачерпнула холодной чистой воды и, подняв его голову, поднесла черпак к его губам.
Некоторое время он медленно и шумно пил воду, закрыв глаза. Казалось, что вода возвращает его в этот мир. Упершись ладонями в ковер из листьев, он сел.
— Дом, — произнес он. — Разве я посылал вас сюда?
— Вы не помните?
— Нет.
Она приклонила руку к его щеке.
— Николас, как сильно вы пострадали?
— Я не знаю. — Он посмотрел вокруг себя. — Это здесь Жюстина и я похоронили нашу дочь, совсем крошку, такую маленькую и беленькую. У нее не было никаких шансов на жизнь.
Он опустил голову. Челеста обняла его и стала нежно покачивать, а он тихо всхлипывал.
— Все хорошо, — успокаивала она его. — Это было давно. Практически в другой жизни.
Челеста закрыла на мгновение глаза, но ее губы прошептали:
— Николас, я боюсь. — Они взглянули друг на друга. — Я думаю, что в конце Мессулете все понял. Ему стало известно о моем присутствии и о том, что я помогла вам.
Так оно и было на самом деле. Несмотря на растекающуюся по всему телу боль и испытанный им шок, Николас понимал, что он больше не сможет защитить ее. Он использовал ее, и теперь они оба должны заплатить за это. Это была отчаянная игра — просунуть свою голову между челюстей западни, поставленной Мессулете, во в какой-то степени риск оправдал себя. Из допроса он понял, что Мессулете не имел доступа к Оками. Иначе он бы знал, что Николас не является Нишики, связным между Оками и Домиником Гольдони. А это означало, что Оками жив и, по всей вероятности, где-то скрывается.
— Николас.
Он посмотрел в глаза Челесты и внезапно почувствовал, как ее духовная сущность выбирается из своей скорлупы и опутывает его теплом и светом. Она положила на него свои руки, вначале робко, затем более крепко. С физическим контактом ее сила потекла в него быстрее, ее свет озарил скрытые в тени глубины.
— У вас руки... сознание... исцелителя, — проговорил он через потрескавшиеся губы.
Автоматически он начал беззвучное пение Аксхара. Затем резко остановился.
— Что это? — спросила Челеста. Она почувствовала в нем перемену. — Это все так ново для меня. Я сделала что-либо не так?
Он покачал головой.
— Нет, это я. Меня научил части Тау-тау — Аксхара один человек. Я верил ему много лет, но оказалось, что он — мой враг. Он познал их обе — Аксхара и ее темного двойника Кшира. Но он не обладал корёку, путем Сюкэн, защитой интеграции, а без них темная сторона развратила его, как она сделала это и с Мессулете.
Николас жестом попросил еще воды. Челеста поднесла черпак к его губам. Он пил молча. Свежий запах листьев и жирной земли пропитывал воздух. Птицы порхали в ветвях, нежно перекликаясь друг с другом. Здесь, вдали от извивающейся дороги, не было слышно звуков проезжающих по ней машин.
Челеста не хотела даже думать о том кошмаре, когда ей пришлось управлять грузовиком, ехать по автостраде, затем по опасным, извилистым дорогам, мимо знаков, которых она не понимала, включать и выключать скорости, а рядом с ней находился съехавший наполовину с сиденья Николас.
— Этот человек, мой семей, научил меня всему, что я знаю о Тау-тау, — продолжал Николас, утолив жажду. — Видя, насколько это неэффективно в борьбе с Мессулете, я начал задумываться. Затем, когда я был в клетке, в состоянии между сознанием и бессознанием, мой блуждающий разум вновь вызвал в памяти этого