лежал поперек его ног. Возможно, он уже забыл, что Нанги все еще был здесь.
Нанги покинул его погруженным в мечты среди массы бесполезного оружия.
Вернувшись в библиотеку, Кисоко ждала его покорно, как жена.
— Кен уважает тебя. Он редко допускает кого-либо посмотреть его додзе. Это его личная комната. Даже я очень редко бываю там.
— Мне жаль его.
— О! — Она быстро отвернулась от него, стала переставлять чашки с уже холодным чаем. — Он хорошо адаптировался к своей неполноценности. Ты лучше всех можешь оценить его мужество.
— Да. — Он немного помолчал, но у нее, видимо, не было сил продолжать. Ему внезапно стало жаль ее. Как и Сэйко, ее сбили с пути, требуя стать тем, чем она не могла быть. Она, вероятно, хотела бы иметь физически полноценного ребенка, даже если бы он был эмоционально ущербен. В сердце человека всегда живет надежда на перемену к лучшему.
Кисоко стояла очень близко к нему и шептала:
— Я скучала по тебе. Мое сердце хочет... — Она посмотрела в сторону, потом продолжила. — Но я не должна снова унижаться. Достаточно прошлых страданий.
— Кисоко...
Она подняла руку, как бы отталкивая его, но, когда его пальцы обхватили ее плечи, он почувствовал, как она приникла к нему, не давая ему возможности оттолкнуть ее. Она хотела выйти замуж, а этого он не мог ей дать. Она стремилась к замужеству всем своим сердцем, но для него это было невозможно. Он принадлежал к тому редкому типу людей, которые предпочитают суровую тишину и полный покой одиночества. Его жизнь была достаточно сложной и без того, чтобы в нее на постоянной основе вошла женщина.
Но бывали моменты, как, например, сейчас, когда он глубоко сожалел, что избрал себе такой путь в жизни.
— Если я причинил тебе боль, то, поверь мне, я причинил боль и самому себе.
Она тихо плакала, слезы медленно стекала с уголков се глаз.
— Почему я должна оплакивать тебя? — прошептала она. Она замотала головой. — Нет не тебя и не себя, а любовь. Только любовь.
Однажды в юности ей нанесли серьезную травму. Это он знал по отрывкам их разговоров после того, как они занимались любовью, по некоторым интимным ситуациям. У него не было сомнения, что эта травма навсегда оставила в ней глубокую рану.
Нанги подумал, что она ведет себя чрезвычайно смело, пытаясь снова пробудить любовь, после того как уже один раз они потерпели фиаско и с тех пор прошло так много лет. То, что он тогда нанес ей удар в самое уязвимое место, было непростительно. Но он слишком любил ее, чтобы не сказать правду сразу, когда понял ее. Стремясь уменьшить боль, которую он ей причинял, он стал с ней холоден, что лишь усилило ее несчастье. В то время он считал, что быстрый разрыв является самым лучшим выходом. Только позднее Нанги стал сожалеть о своем решении, когда она перестала с ним разговаривать, а на людях отворачивалась в сторону.
— Ах, Кисоко, как я люблю тебя, — сказал он, прижимаясь щекой к ее щеке. — Но как быстро эта любовь превратится в горечь и чувство обиды, если мы поженимся. Я не могу допустить, чтобы решения принимались за меня кем-либо еще.
Она подняла руку и стала пальцами ласкать его затылок.
— Как одиноко, должно быть, тебе в жизни. — Прижавшись еще теснее, она добавила: — Нам обоим.
— Если бы я уступил тебе, даже то, что у нас когда-то было, было бы разрушено. Сейчас, по крайней мере, у нас остались воспоминания.
Она закрыла глаза.
— Я хотела услышать это от тебя много лет тому назад.
— Да. — Это было все, что он смог сказать. Она опустила руки, оттолкнулась от него, как бы желая показать, что может стоять самостоятельно. Она вытерла слезы пальцами.
— Не странно ли, каким слепым делается человек, когда плачет.
Кисоко молча провела его обратно в прихожую вишневого дерева. Его беспокоила сохраняющаяся напряженность между ними. Захваченный эмоциональным вихрем, он раздумывал, находится ли он в безопасности в защищенной гавани или же его поглотит белая вода.
Нанги снова поразила удивительная тишина дома, защита от внешнего мира, которую создавали его стены. Он задумывался о том, мог ли Оками быть здесь, но надеялся, что его нет. Враги могли ожидать появления здесь Оками, и Нанги не мог избавиться от мысли, что Кисоко находится в опасности. Он успокаивал себя тем, что она всегда была в стороне от мира, в котором жил и действовал ее брат, и не видел основательных причин, почему