А тигры там в самом деле были. Клаудия дотянулась до окна и разглядела их своими почти выбитыми глазами. Животные прохаживались туда и сюда, словно часовые. В обед им швырнули живого пони, и хищники перегрызли ему горло.
А потом случилось нечто странное.
К ней заглянул Риохас, но не стал ее бить. А вместо этого кое о чем попросил.
Раздвинуть перед ним ноги. Попросил очень вежливо. Клаудия ответила «нет» и, ожидая новых мучений, закрыла глаза.
Риохас ушел.
В следующий раз он вернулся с подарком.
Французским бельем.
Попросил примерить. Клаудия ответила «нет».
Он снова ее не тронул.
На третий раз Клаудия начала кое-что понимать.
Она не могла похвастать богатым опытом общения с мужчинами - так, один-два случайных приятеля из университета.
Но она всегда чувствовала, когда в нее влюбляются.
Такое случалось и в школе, и потом, когда она стала студенткой. Парни начинали вести себя по-идиотски, совсем не так, как обычно.
Постепенно до нее стало доходить, что Риохас не собирается ее убивать.
Он собирается за ней ухаживать.
Почему?
Наверное, потому что Клаудия - это Клаудия.
И потому что Риохас изо всех сил стремился к тому, что не в силах был уничтожить. «Любовь - странная штука». Ведь так поется в песнях?
В какой-то момент Клаудия поняла, что это обожание способно ее спасти. Может, не навсегда, на какое-то время. Но теперь желание умереть отступило - загорелось желание жить.
И когда Риохас в четвертый раз попросил ее надеть французское белье и встать на кровати на колени, она согласилась. Поняла - нельзя его вечно отвергать. В конце концов он устанет от этого и устанет от нее.
Было нечто поистине трогательное в том, что тюремщик влюбился в свою заключенную. Клаудия должна была использовать эту ситуацию. Получить что-нибудь взамен. Она сдалась, но отказала ему в том, чего он желал больше всего. Во взаимности.
Как говорят поэты, не отдала ему свое сердце.
Теперь она обедала с ним. За настоящим столом, сервированным серебром и тончайшим фарфором. Одетая в платье за пятьсот долларов, которое он ей привез. Хотя иногда специально надевала что-нибудь другое. Риохас взрывался, но к концу трапезы его раздражение проходило, и они вновь оказывались на полу.
Риохасу нравилось рассказывать, как он наказывал других женщин, которые осмеливались ему перечить. Например, ту певичку Эви, которая решила, что после свиданий с ним может встречаться с каким-то музыкантишкой.
«Я пришел к ней со своим личным врачом. И держал ее, пока он вырезал ей голосовые связки. А потом сидел и смотрел, как врач ее зашивал. После этого она уже не могла петь так хорошо, как раньше».
Риохас старался вызвать у Клаудии страх и добиться послушания. Она напускала на себя скучающий вид. Клаудия понимала, что, если будет сопротивляться, проживет лишний день.
Риохас слегка ослабил поводок.
Клаудии позволили выходить из дома - но всегда в сопровождении одного из его головорезов. Она прислушивалась. Она присматривалась. Запоминала окружающее.
Где они находились? Клаудия чувствовала в воздухе солоноватый привкус. Не всегда, только когда с севера дул сильный ветер. Значит, где-то на побережье. Но в любом случае это место было безнадежно изолированным. Она не видела ни одной крыши - только пышные пальмы, разросшиеся папоротники и райские птицы. Ее прогулки по гасиенде сопровождали лишь серенады попугаев.
А затем случилось кое-что еще.
Нечто страшное.
Обычно Риохас предохранялся, а тут потерял бдительность. Он вечно был пьян или под кокаином.
Клаудия пропустила месячные, затем следующие. А однажды утром ее так скрутила дурнота, что она полчаса пролежала на мраморном полу в ванной, глядя на свое искаженное отражение в позолоченных кранах.
Она решила покончить с собой.
Эта мысль пришла постепенно и сознательно.
Клаудия знала, что на кухне хранились ножи.
А над камином в кабинете висели два меча. Она проткнет себя, свою мерзкую плоть, прежде чем ее успеют остановить.
Риохас был в отъезде. Утром она умылась, тщательно наложила на лицо французскую косметику, которую он ей привез, и надела брючный костюм - ей казалось, что он лучше всего подойдет для похорон.
Вооруженная охрана стояла вокруг дома, внутри никого не было.
Мечи, наверное, были ритуальными. Японскими, как догадалась Клаудия. Изящно изогнутая сталь и расписанные вручную эфесы. Они крест-накрест