теперь наверняка прозвучал бы тревожный органный аккорд: он всегда предвещает наступление драматической развязки. В данном случае - прозрения Галины, что ее как-то неловко, но все же обвиняют, хотя она пока никак не может понять, в чем именно».
- Вы о чем? - спросила она. - Вы что, подозреваете...
- Нет-нет... - слишком поспешно возразил Пол. - Просто интересуемся.
- Чем интересуетесь?
- Почему она по-другому пахнет?
- Не понимаю. О чем вы меня спрашиваете?
«Мы спрашиваем, не украли ли вы нашу дочь? Не подменили ли ребенка?»
- Ни о чем.
- Тогда зачем вы пришли?
Пол предпочел бы, чтобы на этот вопрос отвечала Джоанна.
- Мы бы хотели узнать... - начал он и внезапно замолчал.
- Сначала у Джоэль было родимое пятно, - наконец вмешалась жена. - А теперь его нет.
- Родимое пятно?
- У моей дочери на левой ножке было родимое пятно. И она пахла... собой. Родимое пятно исчезло, и сейчас она пахнет по-другому. Я хотела бы знать: это тот же самый ребенок?
«Ну вот, - подумал Пол, - Зена, королева воинов, в полном блеске. Кот извлечен из мешка. Да нет, скорее, не кот, а тасманский дьявол - нечто огромное, хищное и омерзительное на вид». Наверное, в этот момент они казались Галине именно такими. Она окостенела - штамп, который как нельзя лучше подходил данной ситуации. А ее мягкие серые глаза были теперь холодными, как стекляшки.
Пол старался смотреть куда угодно, только не на нее, и мечтал забиться в какую-нибудь щель.
На камине стояла коробка с сигарами.
И еще фотография мужчины в белой панаме.
Пол заинтересовался: неужели Галина курит сигары? На коврике у входа, словно котята, устроились коричневые тапочки. Собака вышла из своего оцепенения, взяла один в пасть, принесла Пабло и с неприятным стуком шлепнула перед ним.
Пол заставил себя повернуться к Галине. Она все еще ничего не ответила Джоанне - онемела от ее обвинений. И выглядела потрясенной.
Позже, гораздо позже, Пол размышлял: есть ли такая штука - периферический слух? Когда нечто попадает в ухо, но заявляет о себе только через некоторое время.
Он отводил глаза, стараясь не замечать страдальческого выражения на лице колумбийки. Думал, не лучше ли извиниться и уйти. И не расслышал приглушенного звука в глубине дома.
А Галина расслышала. Этим и объяснялось выражение ее лица!
И Джоанна тоже расслышала.
Она потянулась к нему и впилась ногтями ему в руку.
Пол чуть не вскрикнул. Тогда бы в этом доме кричали двое.
Он и ребенок.
Потому что в доме плакал ребенок.
Наконец он это услышал.
И наконец осознал - обернулся к Джоэль и убедился, что девочка крепко спит. Это означало, что тот ребенок, который плакал, был не их ребенком.
- Кто это? - Спрашивать было глупо, но в этот день Пол вообще не отличался сообразительностью.
Галина не ответила.
- Чей это ребенок? - повторил свой вопрос Пол, хотя до него уже стало доходить, чей это ребенок. - Пабло, сходите посмотрите, кто там.
Пабло не двинулся.
- Галина?
Выражение ее лица не изменилось. Или изменилось? Дерзость в глазах не исчезла, но в них появилось нечто новое: пугающая сосредоточенность и сила духа.
- Галина, это наша дочь? Это Джоэль?
Пол не сразу осознал, что Пабло все еще не двигался, а Галина не отвечала.
Он встал с ребенком на руках - с чьим ребенком? Голова кружилась.
- Хорошо, я сам посмотрю, - объявил он о своих намерениях так, словно искал поддержки.
Хотел отдать Джоэль Галине, но одернул себя. Галина больше не работала у них няней. А эта девочка была, возможно, не Джоэль. Пол ощущал себя так, словно и физически, и эмоционально балансировал на краю глубокого, опасного ущелья, рискуя свалиться в пропасть. Ему чудилось, что комната кренится.
Все пришло в движение.
- Я пойду! - Джоанна встала и, не раздумывая, направилась в сторону детского плача.
Пабло вскочил со стула.
Пол хотел отдать ему ребенка, чтобы присоединиться к жене. Но поднять девочку отчего-то было так трудно.
- Сядьте, Пол, - мягко предложил Пабло.
Сказал, что посмотрит сам, а Пол пусть отдыхает и смотрит за ребенком. Пабло - он и был Пабло.
Пол с благодарностью вернулся в кресло, а Пабло шагнул за Джоанной в коридор. Ребенок заплакал громче, пронзительнее. И Пол окончательно и бесповоротно признал, что то, чего опасалась Джоанна, было сущей правдой.
Он узнал этот плач.
Помнил его с того первого дня, когда их дочь непрестанно