бессмысленно: все скорбевшие старательно избегали упоминаний о борьбе моего внезапно повзрослевшего брата с приступами меланхолии. Причин для его несчастий всегда было предостаточно, однако в глубине души я до сих пор считаю, что виной всему стало детство в семье и мире, где на любые проявления чувств смотрели косо в лучшем случае, а в худшем – их жестоко подавляли. К несчастью, я оказался достаточно глуп, чтобы заявить об этом прямо на похоронах, за что родные и близкие чуть было не упекли меня в лечебницу. После этого отношения между мной и семьей так до конца и не восстановились. Только моя бабушка, души не чаявшая в младшем брате, проявила хоть какое-то понимание моего поведения и впустила меня в свой дом, да и, в сущности, в свою жизнь. Остальные же сошлись на том, что я умственно недоразвит, а посему, возможно, опасен и непредсказуем.
Так что появление моих любезных родственников на Вашингтон-сквер стало завершающим ударом, и расположения моего уже ничто не могло ухудшить, когда я шагнул из дверей бабушкиной резиденции в промозглый день. Осознав, что я по-прежнему не представляю, куда мне идти, я сел на ступеньки, замерзший и голодный, – и тут до меня дошло, что я ревную. Открытие было столь неожиданным, что я проснулся окончательно. Неведомыми путями мой дремлющий рассудок умудрился сделать надлежащие выводы из разрозненных обрывков информации, полученных мною накануне: если Мэри Палмер влюблена в Крайцлера и рассматривает Сару как угрозу, а та, равно как и Крайцлер, это осознает, то Крайцлер не хочет ее видеть в штаб-квартире именно из этих соображений, однако при этом с удовольствием соглашается на приятную весеннюю прогулку с Сарой… Все ясно – и более чем. Сара околдована таинственным алиенистом, а иконоборец Крайцлер, у которого в жизни был всего один известный мне роман, сражен неистовой независимостью моей подруги. Нет, ревность, оборовшая меня, не была щемящим романтическим чувством; любовную связь с Сарой я рассматривал лишь раз, много лет назад и то всего несколько пьяных часов. Нет, меня оскорбило совсем другое – то, что меня не посвятили. В такое утро (или день) легкая дружеская прогулка на Лонг-Айленд была бы целительна.
Я провел несколько минут в метаниях: не навестить ли мне одну актрису, с которой я провел немало дней (и еще больше – ночей), когда насчет Джулии Пратт стало все ясно, – но затем без видимой причины мысли мои устремились к Мэри Палмер. Как бы плохо ни было сейчас мне, ей должно быть несравнимо хуже – если то, что сообщила мне Сара, правда. Так почему же в таком случае, размечтался я, не совершить небольшое путешествие в Стайвесант-парк и не развлечь бедную девушку? Крайцлер этого мог не одобрить, но Крайцлера рядом нет – он занимается тем же с изумительной особой, и его протесты, следовательно, не имеют силы. (Так неизбежно в мои мысли проникла озлобленность.) Да, и под новой аркой на северной оконечности парка Вашингтон-сквер идея показалась мне совершенно уже привлекательной – вот только куда эту девушку пригласить?
На Бродвее я изловил нескольких мальчишек-газетчиков и избавил их от некоторой доли шелестящей ноши. События предыдущей ночи в Кэсл-Гарден получили достаточно внимания на первых полосах. Во всех материалах сквозило беспокойство касательно настроений, зарождающихся в иммигрантских кварталах. Успел сформироваться комитет горожан, которому надлежало последовать в Городскую ратушу и донести до сведения властей обеспокоенность не только двумя убийствами, но в большей степени – тем, как они повлияют на общественный порядок. Все это меня заботило теперь очень мало, и я быстро перешел к развлекательным страницам. Выбор был невелик, пока я не заметил репертуара театра «Костера и Биала» на 23-й улице. В дополнение к певцам, комическим гимнастам и русским клоунам, «Костер и Биал» предлагали программу коротких проецируемых фильм, согласно объявлению – впервые в Нью-Йорке. Это выглядело подходящим развлечением, а театр располагался невдалеке от дома Крайцлера. Я сразу же бросился ловить кэб.
В доме на 17-й улице никого, кроме Мэри, не оказалось, и настроение у нее было, как я и предполагал, весьма подавленное. Сперва она ожесточенно сопротивлялась тому, чтобы куда-либо выходить. Отворачивалась от меня и энергично мотала головой, словно демонстрируя, что дел по дому у нее столько, что