черной одежде. Человек уже начал снимать ее и аккуратно складывать на плиты променада. Спустя несколько минут он уже стоял полностью обнаженным, сверкая в лунном свете шестью футами сплошных мускулов. Потом шагнул к мальчику – тому, суда по начинающей обозначаться фигуре и чертам лица, было лет двенадцать, – и, схватив за волосы, поднял его голову вверх.
– Ревешь? – спросил человек низким, лишенным всякого выражения голосом. – Такой мальчик, как ты, обязан реветь…
Он отпустил его голову и обернулся к нам с Крайцлером. Спереди мускулатура его выглядела так же внушительно, как и сзади, – от плеч и ниже он находился в великолепной физической форме. Я вытянул насколько мог шею, чтобы разглядеть его лицо. Не знаю, чего я ожидал, но к банальности явившихся мне черт готов я не был. Чем-то он напоминал Адама Дьюри – черепом с туго натянутой кожей и жидкими волосами. Глаза тоже были братнины и так же казались слишком маленькими для такой огромной костистой головы. Правая часть лица его была слегка опущена, хотя сейчас не дергалась, а огромный рот тоже был крепко сжат. Но в целом передо мной было заурядное лицо человека, и ничто не выдавало в нем той бури страстей, что кипела в этой огромной голове. Выглядел он так, будто аранжировка этой кошмарной сцены ничем не отличалась для него от подсчета душ при переписи населения.
И это, внезапно осознал я, было самым страшным из всего, что я до сих пор узнал о Джоне Бичеме. Совершенно буднично он присел над аккуратной стопкой одежды, извлек из нее громадный нож и направился к нам. Его рельефное тело, почти лишенное растительности, сверкало в лунном свете, словно выточенное из мрамора. Подойдя, он остановился, широко расставив ноги, затем нагнулся над нами и поочередно посмотрел нам в глаза: сначала Крайцлеру, потом мне.
– Всего двое, – сказал он, покачивая головой. – Это было глупо – глупо.
Он поднял нож, действительно, очень похожий на тот, что Люциус показывал нам у Дельмонико, и, прижав лезвие плашмя к правой щеке Ласло, принялся водить по лицу моего друга. Ласло, внимательно следивший за каждым движением его руки, осторожно произнес:
– Яфет…
Бичем злобно зарычал и тыльной стороной левой руки жестко ударил моего друга в висок.
– Не смей говорить это имя! – Он весь кипел от ярости. Нож вернулся к скуле Ласло, и Бичем легонько нажал на него; по щеке Крайцлера скользнула капля крови. – Не смей говорить это имя… – Бичем выпрямился и сделал глубокий вдох, словно бы подобный всплеск эмоций был чем-то недостойным. – Вы искали меня, – сказал он и впервые за все время улыбнулся, обнажив большие пожелтевшие зубы. – Вы пытались следить за мной, но на самом деле следил за вами я. – Улыбка тут же исчезла, словно ее и не было. – Хотите посмотреть? – Он указал ножом на мальчика. – Тогда смотрите. Он умрет первым. Чисто. В отличие от вас. Вы глупые и никчемные – вы даже не смогли остановить меня. Глупые никчемные животные – вас я разделаю живьем.
Когда он зашагал к мальчику, я прошептал Крайцлеру:
– Что он собирается делать?
Ласло еще не оправился от последствий затрещины.
– Мне кажется, – отозвался он, – что он собирается убить этого мальчика. И, я думаю, он хочет, чтобы мы за этим наблюдали. После чего…
Я заметил, как по щеке Крайцлера продолжает течь кровь.
– Вы как?
– Ай… – буркнул он в ответ, показывая, насколько мало его волнует наша дальнейшая судьба. – Глупость куда болезненнее. Мы прекрасно знали, что человек, которого мы преследуем, – прекрасный скалолаз, и тем не менее нас удивляет, что он справился с обычной каменной кладкой и зашел нам в тыл…
Тем временем Бичем склонился над связанным мальчиком.
– Зачем он разделся? – спросил я.
Ласло секунду изучал убийцу, потом ответил:
– Кровь. Он не хочет запачкать одежду.
Фигура перед нами отложила нож и принялась гладить извивающееся юное тело.
– Но ведь это не единственная причина? – продолжал Ласло с некоторым удивлением.
На лице Бичема по-прежнему не отражалось ничего – ни гнева, ни похоти. Он коснулся торса мальчика, провел по его конечностям – безразлично, как хирург в анатомическом театре; на мгновение он замер лишь в тот момент, когда его рука достигла гениталий жертвы. Несколько минут он поглаживал их, затем зашел мальчику за спину, одной рукой лаская его обращенные к небу ягодицы, а другой потирая свой член.