алкоголя. Мы принялись как бы между прочим катать по столу шары, и я рассказал Джозефу, что у меня есть новости о человеке, который убил Али ибн-Гази, поэтому слушать меня следует очень внимательно, чтобы затем передать новости своим друзьям. После чего принялся описывать убийцу.
Это человек высокого роста, сказал я, около шести футов двух дюймов, и очень силен. Он может спокойно унести на себе мальчика, вроде Джозефа или даже больше. Но несмотря на размеры и силу, с ним что-то не в порядке, чего-то в своей внешности он стыдится. Возможно, какой-то дефект лица, может, что-то с глазами. Они могут быть повреждены, обезображены шрамами или как-то изуродованы. Каким бы ни было это увечье, ему не нравится, когда люди обращают на это внимание и даже смотрят на него. Джозеф ответил, что ни разу не замечал такого человека, но большинство клиентов «Золотого Правила», входя, лица прячут. Я посоветовал ему быть повнимательнее и перешел к описанию возможной одежды убийцы. На нем не будет ничего модного и яркого, сказал я, – он не хочет привлекать к себе лишнего внимания. К тому же скорее всего у него не так много денег, чтобы позволять себе дорогую одежду. Очень возможно, как говорил Маркус на прошлой встрече с Джозефом, что у этого человека будет с собой большая сумка с разными приспособлениями для лазания по стенам, чтобы проникать в комнаты мальчиков незамеченным.
Дальше следовало самое трудное: я сказал Джозефу, что этот человек особенно заботится о скрытности своих действий, потому что уже неоднократно бывал в заведениях, подобных «Золотому Правилу», и некоторые мальчики (если не большинство) легко могут его опознать. Он вполне может оказаться хорошим знакомым, которому кто-то из них доверяет, который кому-то из них помогал или сулил новую жизнь. Он мог предлагать, к примеру, новую работу или жилье, мог говорить, что он из благотворительного общества – или даже священник. Самое главное – что он не похож на человека, который творит то, что он творит. Джозеф внимательно выслушал все мои наставления, загибая пальцы на каждом пункте, а когда я закончил, важно кивнул и произнес:
– Ладно, я понял. Но можно мне задать вам один вопрос, мистер Мур?
– Давай, – ответил я.
– Тогда вот что… Откуда вы все это узнали насчет этого парня?
– Порой, – ответил я с улыбкой, – я этого сам не понимаю. Почему ты спрашиваешь?
Джозеф улыбнулся, но его ноги нервно задергались.
– Просто… ну, в общем, многие друзья не поверили мне, когда я передал им все, о чем вы тогда говорили на крыше. Они не могут понять, откуда все это может быть известно. Думают, я все это сам выдумал. Да и куча народу вокруг считает, что это вообще не человеческих рук дело. Что это какой-то… призрак или вроде того. Вот так они и говорят.
– Да, я слышал. Но ты будешь прав, если не станешь к их разговорам прислушиваться. За всем этим стоит человек, не сомневайся. Я готов поручиться за это, Джозеф. – Я потер руки. – Ну а теперь, как насчет еще одной партии?
Годами я слушал россказни о том, что игра на бильярде (карамболь, лузный бильярд или что угодно) есть не что иное, как кратчайший путь, ведущий молодого человека прямиком в объятия дьявола. Но насколько я мог сейчас видеть, карьера профессионального игрока – кошмар многих матерей и отцов этого города – для мальчика стала бы только шагом наверх. Так что следующий час я показывал ему все известные мне бильярдные фокусы и уловки. Мы прекрасно провели время – лишь расставание омрачалось мыслью о том, куда Джозеф должен вернуться. Но тут уж я ничего не мог поделать: такие мальчики – сами себе хозяева.
В штаб-квартиру я вернулся уже затемно, но работа была в самом разгаре. Сара беседовала по телефону с Рузвельтом, пытаясь растолковать, что нам больше некому доверить наблюдение на восьмом посту, а потому в четверг ночью ему придется к нам присоединиться. В обычной ситуации ему вряд ли бы пришлось все это разжевывать, но сейчас его беды на Малберри-стрит умножились. Два человека из Совета уполномоченных переметнулись на сторону Платта и антиреформенных сил, и теперь Рузвельт оказался под жесточайшим приглядом со стороны недругов, только и ждавших, когда он оступится и оправданно слетит со своего кресла. В итоге он, конечно, согласился нам помочь, но – скрепя сердце.
Крайцлер и братья Айзексоны тем временем оживленно обсуждали