его квартиры? – спросил я. – Может, нам лучше его там подождать?
– Может, она закрыта? – ухмыляясь, передразнил меня парень. Я сунул ему еще пару купюр. – А может, и нет… – Он развернулся к парадному. – А вы часом не лягаши?
– Я плачу тебе не за вопросы, – отозвался я.
У привратника на физиономии отразилось нечто вроде задумчивости, после чего он кивнул.
– Ладно. Пошли со мной – только тихо, ясно?
Мы дружно кивнули и последовали за ним. Длинная темная лестница, как обычно в таких местах, благоухала гниющим мусором и человеческими отходами. У первой ступеньки я задержался, пропуская Сару вперед.
– Это тебе не миссис Пидмонт, – шепнула мне она, проходя мимо.
Мы преодолели шесть маршей без происшествий, и наш проводник постучал в одну из четырех дверей, выходивших на площадку. Не получив ответа, он поднял вверх палец.
– Погодите минутку, – произнес он и широкими прыжками унесся вверх на последнюю площадку перед крышей. Через несколько секунд вернулся, уже расслабленно. – Все чисто, – объявил он, доставая из кармана огромное кольцо с ключами и отпирая дверь. – Надо было глянуть, не крутится ли где. А то он у нас нервный… – И парняга снова принялся кривляться, довольно посмеиваясь. Наконец мы вошли.
На полке у самой двери стояла керосиновая лампа, и я зажег ее. При разгоравшемся свете постепенно выяснилось, что мы стоим в каком-то узком коридоре примерно тридцати футов в длину, разделенном посредине перегородкой с дверью и фрамугой над ней. Две щели, судя по всему, недавно прорезанные в боковых стенах, были единственной связью этой квартиры с окружающим миром: они предлагали нам ограниченный и унылый обзор воздушных шахт и точно таких же щелей соседних квартир. У перегородки стояла небольшая печка, а из санитарных удобств предусматривалось только ржавое ведро. От входа в квартире не наблюдалось почти никакой мебели: грубый стол и стул по эту сторону перегородки, а в проеме – изножье кровати. Толстые слои дешевой краски уже облезали со стен клочьями, являя под собой такие же и общим оттенком напоминая бурое пятно, что образуется на днище стульчака.
Здесь и жило существо, некогда бывшее Яфетом Дьюри, ныне ставшее убийцей Джоном Бичемом. И здесь нам предстояло отыскать улики, хотя задача представлялась не из легких. Без единого слова я указал Айзексонам на дальнюю часть квартиры, те кивнули и двинулись за перегородку. Сара и я сделали несколько осторожных шагов к столу. Наш проводник остался на страже у двери.
Весь обыск занял у нас, наверное, не более пяти минут, настолько скудна была здешняя обстановка. В столе обнаружилось три ящика, которые Сара немедленно обшарила практически в полной темноте, запуская в каждый руку, чтобы убедиться, что ничего не пропустила. Над столом, прибитое гвоздями к потрескавшейся стене, висело нечто вроде карты. Наклонившись, чтобы присмотреться к ней, я ощутил под руками что-то странное: убрав их со столешницы, я обнаружил, что она испещрена глубокими и совершенно прямыми повторяющимися бороздами. Опустив руки, я снова взглянул на карту: контуры Манхэттена распознать я сумел, знаки, которыми весь он был изрисован, мне были незнакомы. Очертания острова пересекали сходящиеся и расходящиеся линии, в разных точках которых были выведены мистические цифры и знаки. Я наклонился еще ближе и тут услышал голос Сары:
– Вот. Джон.
Обернувшись, я увидел маленькую деревянную шкатулку, извлеченную ею из недр нижнего ящика. Сара с опаской поставила ее на изрезанную столешницу и отступила назад.
К верхней крышке был прикреплен старый дагерротип, по стилю и композиции очень похожий на работы известного фотографа Мэтью Брэди, посвященные Гражданской войне. Судя по состоянию снимка, он и относился примерно к тому же времени. На нем был запечатлен мертвый белый мужчина: скальпированный, выпотрошенный и кастрированный, а конечности его были в разных местах проткнуты стрелами. Надписи отсутствовали, но и без них было ясно, что это одно из творений преподобного Виктора Дьюри.
Сама шкатулка была плотно закрыта, но из-под крышки пробивался характерный аромат, напомнивший мне о предыдущем месте обитания Бичема у миссис Пидмонт: запах гниющей плоти. Мое сердце сжалось, когда я положил руку на крышку, но не успел я открыть ее, до нас донесся голос Маркуса:
– О, нет. Господи, как же…
Из дальнего конца квартиры